Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Бешанов cтр.№ 175

26-й армией «командовал генерал-лейтенант Федор Яковлевич Костенко, которого я хорошо знал. Это был честнейший, трудолюбивый, волевой и мужественный человек. Образование – сельская школа и кавалерийские курсы. Выручали боевой опыт, приобретенный на Гражданской войне, изумительная работоспособность и целеустремленность… Федор Яковлевич отличался пунктуальной исполнительностью. Он не любил пускаться в рассуждения, если получен приказ. Его высоко ценили за твердость и точность в выполнении решений командования».

Примерно такое же общее образование и скороспелую военную подготовку имели Ворошилов, Буденный, Жуков, Рокоссовский и многие другие. Зато уж твердости было не занимать! «Это человек страшный и недалекий. Высшей марки карьерист… Он всех топтал на своем пути…» – записал как-то в дневнике генерал Еременко. Это он о Жукове. «Он был известен как способный, волевой, кипучей энергии командир, но вспыльчивый» – это уже генерал Сандалов о самом Еременко. Еще один персонаж – главный артиллерист страны маршал Г.И. Кулик: «Лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчиненных. Любимым его изречением при постановке задач было: «Тюрьма или орден».

Но в 41-м году выяснилось вдруг, что кавалерийских курсов, волевизма и беспредельной жестокости по отношению к собственным солдатам совершенно недостаточно, чтобы на равных сражаться с Манштейном, Гудерианом, Клейстом, Гёпнером, Боком. Мало чем помог опыт, приобретенный на Гражданской войне. Впрочем, наркомы и командармы в тоталитарной системе представляли собой всего лишь передаточные шестеренки между Кремлем и войсками, что не способствовало развитию у них широты мышления. «Сталин решал, остальным предоставлялось действовать в соответствии с этим… Люди, приученные не действовать самостоятельно, а лишь ждать распоряжений и указаний свыше, чтобы, не задумываясь, выполнять их, принесут мало пользы, если наступит суровый час. Боязнь наказания и безответственность нередко живут рядом друг с другом. Работа военного аппарата в этом случае идет не планомерно, а словно бы спазматически, рывками. Выполнили одно распоряжение – и ждут следующего. А если оно не поступит вовремя?» – подметил адмирал Кузнецов.

Вспомним тут и советский военный фольклор: «Всякая инициатива должна быть наказана!» Боязнь инициативы и ответственности постоянно висела над головами командиров всех звеньев, а высокие морально-политические качества и личная храбрость не могли заменить боевого мастерства, тактического предвидения, способности быстро принимать правильные решения. Естественно, что при этом процветало очковтирательство: свои потери занижались, немецкие увеличивались на порядок, высшие штабы не обладали объективной информацией и ставили войскам невыполнимые задачи. Вот Баграмян, получив приказ на очередной контрудар, «невольно задумывается» о том, что оптимизм центра «во многом был навеян нашими довольно бодрыми донесениями», а генерал Еременко получил от Верховного кличку «брехун».

Советские военачальники продемонстрировали неспособность управлять крупными войсковыми соединениями в реальных условиях и пренебрежение всеми правилами ведения боевых действий. Приученные к тому, что «красные» всегда бьют «синих», они бросали свои соединения в бой без подготовки, без разведки, без авиационного прикрытия. Войска, вопреки требованиям собственных уставов, развертывались и действовали на широких фронтах, в произвольных направлениях, без взаимодействия друг с другом. Как правило, в наступлении силы распылялись, а контрудары наносились фронтально по окопавшемуся противнику и без учета рельефа местности. При этом командиры и штабы дивизий, а иногда и полков, часто отрывались от наступавших войск, пункты управления оборудовались плохо, средств связи было недостаточно, и использовались они неумело.

Командиры взводов, рот и батальонов обычно шли в атаку впереди своих подразделений, не видели своих боевых порядков и не могли руководить ими. Это влекло за собой большие потери командного состава и дезорганизацию управления боем. Вот анализ уровня подготовки штаба 4-й армии, проведенный его начальником двадцать лет спустя: «…все предвоенные учения по своим замыслам и выполнению ориентировались главным образом на осуществление прорыва укрепленных позиций. Организация и ведение обороны в сложных условиях обстановки почти не отрабатывались… Организация взаимодействия штаба армии и штабов корпусов с авиацией не отрабатывались… Штабы всех степеней 4-й армии можно было считать готовыми для управления войсками при развитии событии в нормальной обстановке (небольшой отход армии, своевременный подход войск из глубины округа и совместный переход их в контрнаступление)».

Оборона строилась по принципу кордонной линии на широком фронте, без должной глубины, без учета тактики противника, характера местности и важности обороняемых направлений. Оперативное построение армий почти всегда было одноэшелонным, силы и средства в соединениях также распределялись равномерно по фронту. Стыки и фланги обеспечивались слабо. В ходе оборонительных операций отсутствовал широкий маневр силами и средствами за счет других, менее активных участков фронта и резервами. Отход войск с одного оборонительного рубежа на другой, как правило, вынуждался обстановкой и осуществлялся под сильным огневым воздействием артиллерии, танков и авиации противника. Заблаговременная подготовка рубежей и организация устойчивой обороны в армейском и войсковом тылу осуществлялась редко. Вследствие этого советские части в случае вынужденного отхода оказывались не в состоянии закрепиться на новом рубеже.

Разведка, как наземная, так и воздушная, практически не велась. Штабы редко ставили войскам задачи на ведение разведки в бою. Даже полученные разведывательные данные зачастую оставались неиспользованными, так как низшие штабы не сообщали их высшим, а последние не могли сделать на основе их должные выводы и проинформировать другие низшие штабы и соседей. Поэтому крайне редки были случаи, когда командир принимал решение, имея более или менее точные данные о противнике. Немцы это довольно точно подметили: «Интересно, что русский солдат-пехотинец не отличается пытливостью, и поэтому его разведка обычно не дает хороших результатов. Обладая природными качествами разведчика, он мало использует свои способности. Возможно, причина кроется в его отвращении к самостоятельным действиям и в неумении обобщить и доложить в понятной форме результаты своих наблюдений».

Генерал-полковник Драгунский рассказывает, как он прибыл со своим танковым батальоном в район Смоленска и был передан в состав 242-й стрелковой дивизии: «Разведка работала из рук вон плохо. За несколько дней пребывания дивизии в этом районе разведчики не смогли даже определить линию фронта».

Особенно больным вопросом с первого дня войны стала связь. Если Манштейн или Гудериан, находясь в штабном автобусе, полностью контролировали действия своих войск, то советские военачальники осуществляли руководство с помощью посыльных и делегатов связи, маршалы мотались по театру военных действий в поисках командующих фронтами и армиями. Привыкнув руководить своими частями по телефону, не выходя из штаба, красные командиры оказались совершенно беспомощны в полевых условиях. Тому есть немало свидетельств:

«Действительно, связь была самым слабым нашим звеном… Слабая, с длительными перерывами радиосвязь была причиной опоздания информации, направляемой с линии фронта в высшие штабы. Поэтому и решения, которые принимались в штабах и, в свою очередь, передавались на фронт, часто не соответствовали изменившейся боевой обстановке», – генерал-полковник В.С. Архипов (Юго-Западный фронт).