Блудный сын - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 8

— Как сказал Макинтош, во всем следует винить Парсонсов. Господи, что за семейка! Я хорошо их помню еще по делу Хага.

— И я, — мрачно согласился Патрик.

— И все из — за коллекции полотен европейских мастеров, предположительно, самой большой в Америке, — продолжил Кармайн. — Глава семьи завещал коллекцию Чаббу, равно как и многомиллионные фонды, но не указал точной даты для передачи коллекции. Его отпрыски решили придержать картины. Макинтош на них не давил: он надеялся, что они спонсируют постройку галереи, куда и передадут коллекцию. Но не давно один банкир с другой фамилией [6] во время последней встречи Макинтоша с Парсонсами выпил лишнего и сказал, что они решили подержать у себя полотна еще лет пятьдесят.

На широком привлекательном лице Кармайна заиграла улыбка, а янтарные глаза засияли от удовольствия.

— Макинтош вышел из себя — очень опасное состояние для окружающих.

— Господи Иисусе! Тот самый банкир после готов был покончить жизнь самоубийством?

— Наверняка. Макинтош объявил, что принародно подаст в суд, если вся коллекция, вплоть до последнего наброска Леонардо, не будет передана хранителю музея Чабба в течение месяца. Парсонсы проиграли, и понимали это. Как же они отомстили Макинтошу? Назначили нового главу издательства по имени Томас Тарлетон Тинкерман.

— Я сейчас понял, насколько нечистоплотны наши местные политики! — сказал Патрик с усмешкой. — Это не победа издательства Чабба. И не победа Джима.

— Не хочешь поспорить, сколько Тинкеман продержится на этой должности? Едва ли многим дольше после передачи последней картины.

— Но слишком долго для Джима, — снова помрачнел Патрик. — Ведь он может придержать выход книги.

— Я не эксперт в издательском бизнесе, братишка, но не думаю, что такое возможно. Если книга уже пошла в печать, то тираж займет слишком много места. Книги будут отгружать.

— Не думаю, что смогу пойти на субботний вечер.

— Патси, ты должен пойти! Мы с Дездемоной не сможем быть единственной поддержкой для Джима, — резко ответил Кармайн. — И что скажет Милли, если ты не появишься там с ее матерью?

— Тьфу! — Лицо Патрика скривилось от отвращения. — Милли и Джим — это единственная причина, почему я там буду, это точно. Мне кажется неправильным устраивать банкет в честь того, кого никто не хочет видеть на этой должности — даже Макинтоша. Хотя Парсонсы наверняка придут поддержать Тинкермана.

— Однозначно.

— По крайней мере, в вечерней одежде гораздо удобней, — со злостью добавил Патрик. — Тебе не придется надевать парадный мундир, а только профессорскую мантию.

— Ты в таком же положении, Патси, — в профессорской мантии.

Пятница, 3 января 1969 года

— Воспринимай это как репетицию, — успокаивала его Милли. — И к началу завтрашнего банкета ты уже будешь настоящим профессионалом.

Она поправила на Джиме галстук — бабочку и сделала шаг назад.

— Совершенство! Ты такой красивый! С тобой там никто не сравнится.

Ее комплименты, которые он слышал на протяжении восемнадцати лет, были совершенно неправдоподобными. Его внешний вид заметно улучшился, но Гарри Белафонте ему не стать никогда. Единственное, что привлекало к нему внимание — это восхитительная белокожая женщина, идущая с ним под руку.

Джим был под метр девяносто ростом, с такой большой и мускулистой шеей, что на ее фоне даже голова казалась меньше размером; массивные плечи, руки и широкая грудь довершали картину. Походкой вразвалку он был обязан вывиху бедра, но травма правого колена, которая положила конец надеждам стать членом школьной футбольной команды, изменила ее — он стал прихрамывать на правую ногу.

Его лицо никогда не разочаровывало тех, кто ищет в лицах в первую очередь проявление необузданной силы, — оно казалось грубым, даже зверским. Цвет его кожи был невероятно черен, как у самого чернокожего жителя Африки, и когда он фотографировался, даже в цвете на снимке невозможно было различить никаких черт. Чтобы понять, как он выглядит, требовалось увидеть его вживую. Ни скулы, ни надлобная кость на его лице никак не выделялись, и только его нос был широким, с огромными ноздрями. В школе Святого Бернарда его тотчас окрестили Гориллой. Реакция на чудовищное оскорбление усугубилась замешательством, связанным со сменой обстановки — сплошь белокожее окружение и так далеко от родного дома: времена массовой чернокожей миграции из южных штатов тогда еще не наступили, и он стал настоящим новшеством для итальяно — американского Восточного Холломена. Подростки жестоки: их не устраивало, что он преуспевал в учебе, даже не напрягаясь. А уж особенно им не понравилось, что он начал встречаться с красоткой Милли О’Доннелл из школы Святой Марии. Добавьте к этому его темперамент и злопамятность, и картинка получится полной. Он дрался. Десятки драк против превосходивших числом противников в итоге изуродовали его лицо, нанеся и внутренние повреждения, одарив пульсирующей болью лицевых нервов. Горилла стал выглядеть еще страшнее.

Только одолженные у Джона Холла на хирургическую операцию десять тысяч долларов спасли Джиму жизнь. Так он перестал быть Гориллой. Нос стал прямым и довольно узким, с маленькими и не выделяющимися ноздрями, скулы и нижняя челюсть приобрели правильную ровную форму. И, наконец, его главная, дарованная природой черта — огромные, поразительные зеленые глаза стали выделяться, очерченные высокими широкими бровями.

Однако шрамы от операции к этому моменту — когда его красивая жена повязывала ему галстук — бабочку и говорила, какой он красивый — еще никуда не делись. Позади были годы Негритянской Революции, настало время последних отчаянных попыток фанатиков сопротивляться неизбежному открытию горизонтов перед чернокожими; Джим знал это, понимал и приветствовал. Но он никак не мог избавиться от глубочайшего убеждения, что многие его испытания стали следствием женитьбы на белокожей королеве выпускного бала. Она была с ним с ее пятнадцатого дня рождения, стала частью его, причиной его поступков. Причиной? Нет! Источником.

Интуиция нашептывала Джиму, что при всей своей похожести на истинного африканца он не должен выглядеть как они. Его волосы были коротко пострижены, и он носил полагающуюся званию доктора одежду: белую хлопковую рубашку, брюки свободного кроя, спортивные туфли и поношенный пиджак из твида. Разве что по особым случаям, как сейчас, он облачался в смокинг самого большого размера, взятый напрокат из магазина.

— Не слишком сгибай руки, — предостерегла его Милли.

Джим едва слышал ее, будучи погруженным в размышления о том, чего достиг. Годы в Чаббе подарили непрерывную череду открытий, жизнь напоминала катание на американских горках. Большинство из тех, кто восторженно отзывался о профессоре Джиме Хантере, понятия не имели, что он и есть бывший Горилла, женившийся на привлекательной белокожей девушке. Репутация сложилась, ему только и оставалось — прожить следующие двенадцать месяцев и наслаждаться иной славой: знаменитого автора. Правда, когда Дон Картер начал объяснять ему, какие вещи придется делать, он в ужасе отшатнулся. И меньше всего он был готов встретиться лицом к лицу со всеми в качестве самого темнокожего мужчины с белой женой, королевой красоты.