Блудный сын - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 76

14 марта 1969 года, пятница

К полудню Милли жутко устала от больницы, но теперь чувствовала себя хорошо. Самым худшим стала сумасшедшая скорость распространения новости о том, что она потеряла ребенка; казалось, весь Восточный Холломен об этом знает, от убитых горем родителей до Марии, Эмилии, Дездемоны, Кармайна, всего семейства Черутти и О’Доннеллов. Для Патрика и Нес — си это стало двойным ударом — потерять внука еще до того, как им сказали о его существовании. И чувство вины! Почему Милли не смогла во всем довериться маме и папе? Рассказать о тетродотоксине…

Милли впервые оказалась в больнице. Ее выздоровление омрачали люди из детства, которых она прежде сама вычеркнула из своей жизни. Сейчас они чувствовали себя обязанными прийти к ней с цветами, фруктами или шоколадом и постоять, не зная, что сказать.

Она тоже не могла помочь им подобрать слова, ведь ничего о них не знала.

Разочарование было жестоким, и мокрая от выплакиваемых ночами слез подушка тому свидетель. В довершение всего теперь у Милли не осталось повода отказаться от безумного турне с Джимом, расписанного этой ужасной женщиной, Памелой Дивейн. Да и доктор Бенджамин Соломон еще не сказал ей, когда она сможет возобновить попытки зачать. Книги и журналы надоели, появление другого доктора у двери в палату напугало Милли — почему доктор Соломон избегает ее, чего он не говорит? Страх рос, ширился, снедал ее. Что — то не так!

В палату вошел ее гинеколог и плотно закрыл за собой дверь, оставив снаружи табличку «Не входить».

— Слава богу, вы пришли, — сказала она, откинувшись на груду подушек. — Я уже начала думать, что вы собираетесь оставить меня здесь на выходные без каких — либо новостей.

Соломон был высоким стройным мужчиной со скуластым улыбчивым лицом и ласковыми карими глазами, но сегодня он не улыбался.

— Мне жаль, Милли, — начал он, пододвигая стул. Мне пришлось дождаться результатов гистологии, а эти ребята не привыкли спешить.

— Плохие новости, — констатировала она.

— Боюсь, да. — Он казался не в своей тарелке, неловко ерзал на стуле, не знал, с чего начать. Милли пришла мысль о раке, но вряд ли это так — что же Соломон боится сказать? Он все — таки решился. — Сколько абортов вы сделали, когда были юны, Милли?

У нее рот открылся от удивления, дыхание перехватило.

— Абортов? — пролепетала она.

— Да, абортов. Нежеланный ребенок. Джим не мог воспользоваться кондомом? — Она непонимающе на него взглянула. — Я о презервативе.

— О! — воскликнула она, и ее лицо прояснилось. — Да. Но они всегда рвались, мы такие неуклюжие, а Джим спешил. Он ненавидит резинки! Я пыталась пользоваться противозачаточной пеной или пастой, но они тоже нас подвели. Мы думали, у меня безопасные дни, и раз — я опять беременна. Здесь нет ничьей вины, доктор, честно! — Ее протест прозвучал так, словно она была десятилетней девочкой, которую застукали за чем — то запрещенным.

Соломон взял ее руки в свои.

— Милли, послушайте меня! То, что вы вообще зачали этого ребенка, которого потеряли, уже чудо. Вы словно Геттисберг [42] после битвы, количество рубцов ужасает. Сколько абортов вы сделали?

Милли совершенно успокоилась и присела. После его вопроса она отвернулась.

— Я никогда не считала, — глухо ответила она. — Семь, девять — я не знаю. Много, очень много за прошедшие годы. Мы не могли себе позволить ребенка!

— Вязальные спицы, венчик, щелочные спринцевания? — Он спрашивал очень ласково, поглаживая ее по спине, желая помочь выговориться. Из рассказанного Дездемоной он понял, что они не знали, у кого спросить совета. Потрясающий ум и потрясающая неопытность.

— Пока я не узнала об эрготамине [43] и не смогла сама делать аборты. Вот когда появились противозачаточные таблетки, мы смогли нормально предохраняться, нам больше не приходилось ни о чем беспокоиться. Я была такой плодовитой, да и Джим, кажется, тоже. — Она подняла голову и посмотрела на него. Милли поняла его слова, но еще не осознала всю их чудовищность. — Мы теперь можем себе позволить завести ребенка. У меня не может быть все так плохо, как вы сказали, доктор.

— Поверьте мне, Милли, плохо. Очень плохо! Ваш эндометрий представляет собой один большой рубец. Только задумайтесь — задумайтесь! Когда вы избавлялись от плода, вы вмешивались в естественный природный процесс. Если это происходит на ранних стадиях беременности, то последствия минимальны. Но смею предположить, что ваши первые две или три беременности имели довольно большой срок; есть признаки сильных кровотечений и инфекции — удача, что вы вообще выжили. — Соломон на миг замолчал, но после строго продолжил: — Вы — легкая добыча для рака матки, Милли. Я рекомендую вам гистероэктомию [44] .

— Я могу забеременеть и сделаю это, — сказала она.

— Если такое случится, то результат будет таким же, как сейчас. Вы не сможете выносить ребенка девять месяцев и даже меньше, Милли.

— Я отказываюсь делать гистероэктомию.

— Это ваш выбор, дорогая. Я сказал вам свое мнение, но советую выслушать второе и даже третье. Не принимайте решения, не выслушав всех, — посоветовал доктор.

Он откинулся на спинку стула, расстроенный и бессильный хоть чем — то помочь Милли.

— Я знаю, какой это удар для вас, дорогая, но все же не конец света. Нельзя никого проклинать за сделанные аборты, я точно не буду. Попробуйте посмотреть на сложившуюся ситуацию как на некую цель, о которой вы прежде не задумывались. И поговорите с мужем. Будьте с ним откровенны, а потом позвольте мне встретиться с ним.

Но Милли не отвечала и никак не реагировала. Спустя полчаса Соломон бросил свои попытки, раздумывая, мог ли он справиться лучше. Даже для такого опытного врача, как он, ситуация Хантеров оказалась необычной. Он не знал, что делать. Врач из гетто здесь помог бы больше.

После его ухода Милли снова легла, так и оставив на двери табличку «Не входить», которая позволяла ей побыть одной. Она не плакала, все слезы были уже выплаканы прошедшими ночами, когда она не знала причин, погубивших ее младенца.

Словно Геттисберг после битвы… Что не так с родителями, если они закрывали глаза на самые сильные желания юности? Когда их единственным советом стало: «будь хорошей девочкой»? А если ты встретила Джима и не можешь быть хорошей девочкой? Разве они рассказали, как ухаживать за собой? Сказали, что в тринадцать лет состоится посвящение в девушки? Нет. Почему? Социальный запрет. Парни могут погулять на стороне, а девочки должны лечь в брачную постель нетронутыми. Поэтому ты — либо хорошая девочка, либо презираемая.