— Бедолага умер от сердечного приступа в воскресенье утром на пути в Сиэтл, — ответил полицейский, по сочувствующему голосу которого становилось понятно, что он лично знал Уиндовера Холла.
— Смерть естественная? — спросил Кармайн.
— Никаких сомнений. Бедному старикану вообще не стоило отправляться в путешествие — очень слабое сердце. — Послышался шелест бумаги. — Согласно вскрытию, обширный инфаркт миокарда.
Делия пытливо смотрела на него, пока он вешал трубку.
— Умер от сердечного приступа, никаких сомнений в естественности смерти. А мы обречены так и не узнать ничего нового о нашей первой жертве.
— Иногда мне кажется, что эта страна слишком большая, — со вздохом сказала Делия. — Жители западного побережья сильно отличаются от жителей восточного, а американцы из центральной части — и от тех и от других. Не говоря уж о северянах и южанах. Бедный старик! Нам следовало поехать к нему самим.
— Попробуй сказать это бухгалтерии, — с горечью ответил Кармайн.
— И что теперь, шеф?
— Хотел бы я знать.
— Есть какие — нибудь идеи относительно виновных?
— Джим Хантер по — прежнему остается моим главным подозреваемым, но пока я не могу доказать, что именно он взял яд из холодильника жены — это лишь подозрения. И никакого ответа на тайну смерти Джона Холла. С Тинкерманом все ясно. Была бы его смерть единственной, мы бы смогли выстроить обвинение, основанное на косвенных доказательствах. Потом еще Эмили — что, ради всего святого, она могла знать?
— Если Джим Хантер виновен, то первое и третье убийство могут быть ложным следом. Вы, так же как и я, знаете, что одного убийства достаточно для изменения привычного образа мыслей. При последующих смертях убийца уже не испытывает угрызений совести или душевных мук. Если первая и третья жертва отводят подозрения от Джима Хантера, значит, такова их цель.
— Верно.
Делия слегка замялась.
— Милли… вы Милли Хантер совсем не берете в подозреваемые?
Кармайн резко вздернул голову, словно кто — то ударил его под дых.
— Конечно, Диле, беру.
— Она могла совершить все три, Кармайн. Она знала, что Джон в городе, потому что он навестил ее с Джимом на Стейт — стрит, и могла поджидать его прямо перед заходом в кабинет Макса. Она могла всыпать яд в графин Эмили, и скажи мне, кто лучше ее подменил бы витамин В 12? Тетродотоксин принадлежал ей.
— Тогда почему же она сразу заявила о его похищении? И знала ли она — или Джим, в равной степени — о проблемах Тинкермана с перевариванием В 12? — спросил Кармайн.
— Позвольте мне встретиться с миссис Тинкерман? — попросила Делия.
— Конечно, когда захочешь. — Кармайн встал. — Думаю, пришла пора поговорить с деканом Вейнфлитом.
— Это кто?
— Декан факультета богословия и потому — бывший босс Тинкермана.
«Если бы я чем и могла попенять Кармайну Дельмонико, — думала Делия, направляя машину в Басквош, — то только его ошибкой признать, что некоторых женщин следует расспрашивать женщине — мне! Когда миссис Тинкерман рассказала ему о В 12, Кармайн стоял уже в дверях. Я же осталась бы поболтать за чашечкой чая: зачастую у тех, кто выпустил одну взрывную новость, припрятана еще парочка подобных. Миссис Тинкерман кажется мне женщиной как минимум двух взрывных новостей».
И хотя Делия никогда прежде не приглядывалась к миссис Тинкерман, лишь один взгляд на нее поведал, что выходные в размышлении о будущем плюс четверть миллиона долларов в распоряжении и минус муж сильно изменили эту леди к лучшему. Домашняя химическая завивка никуда не делась, как и одежда собственного изготовления, но теперь ее карие глаза сверкали, а тревожные морщины на лице разгладились. Делия могла поклясться, что неделю назад глаза этой женщины были тусклыми, а лицо — сморщенным.
— Надеюсь, я не помешала? — спросила Делия, сделав свой шикарный оксфордский акцент более явным. — Мне необходимо прояснить пару вопросов.
Ничто не могло испугать миссис Тинкерман теперь, когда Том был мертв. Она улыбнулась.
— Чаю? — спросила женщина, обратив внимание на акцент.
— О, прекрасно! С удовольствием. — Делия оглядела кухню. — Как вы здесь уютно все устроили. Явсегда считала, что из всех комнат дома именно кухня лучше всего раскрывает сущность хозяйки. Какой выбор! Твинингс!
[37]
«Эрл Грей», спасибо.
Стол, который Делия так хотела увидеть, уже был освобожден от принадлежностей для шитья, упомянутых Кармайном. Сев на стул, она принялась ждать хозяйку с чаем.
«Эрл Грей» был подан с дешевым сахарным печеньем. Делия подумала, что миссис Т. прежде не позволялось печь такое печенье и она пошла в сладкий «загул» на этих выходных.
— Как давно вы женаты? — спросила Делия, распространяя непринужденную атмосферу.
— Двадцать четыре года.
— И все их провели в Чаббе?
— Да, на факультете богословия. Том был рукоположенным епископом англиканской церкви, хоть его епархия и ограничивалась Чаббом и факультетом богословия. Он также считался выдающимся специалистом по Средневековью. Область знаний и интересов декана Вейнфлита лежала в иной плоскости, и потому Том стал единственным экспертом по этой эпохе.
— Вы называете его Том. Но мне казалось, что ваш муж такой человек, который предпочел бы обращение Томас.
— О, так и есть! Но я называла его Том. — Эдит прокашлялась. — Мне было бы удобней, если бы вы называли меня Эди, сержант.
— Только если вы будете называть меня Делия. А как вас звал Том?
— Эдит.
— Том был помешан на своей работе?
Эдит Тинкерман недоуменно моргнула.
— Помешан?
— Безумно любил? Страстно увлекался? Мой папа до ухода на пенсию был деканом в Оксфорде — и безумно, безумно помешанным на своей работе! У него во дворе сейчас есть бомбоубежище. Мама постоянно убеждает его, что сейчас, когда Никсон стал президентом, нет необходимости там запираться.
— По крайней мере, твой папа кажется интересным. Боюсь, Тома таким назвать нельзя. Он был очень скучным.
— Как давно он мучился от нехватки бэ — двенадцать?
— Давным — давно, — охотно ответила вдова. — Я всегда считала, что это — попытка Тома казаться интереснее. Он ведь не держал своей зависимости в секрете.
— Не держал? Увлекательно! А разве он не боялся, что когда узнают о его уколах, то подумают, будто он колет себе какие — нибудь наркотики?
— Нет. У бэ — двенадцать такой яркий цвет, и Том всегда помахивал в воздухе шприцем или ампулой — все выглядело законным, он так думал. Он устраивал целое представление из укола: нужно усесться, расслабиться, сделать несколько глубоких вдохов, пожаловаться на слабость. Мне кажется, многие думали, что он болен чем — то чудовищным, и Тому это нравилось. А в следующую же секунду после укола он вскакивал, словно получил благословение Божье.