Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - читать онлайн книгу. Автор: Питер Финн, Петра Куве cтр.№ 61

Шведы ответили по-своему. 27 октября в Стокгольме объявили о присуждении Ленинской премии мира поэту Артуру Лундквисту. Три члена Шведской академии [653] , в том числе Эстерлинг, которые должны были присутствовать, бойкотировали церемонию. Струнный квартет, приглашенный выступить, отказался играть, а флорист в знак протеста прислал увядшие цветы.

Изумление от того, как обходятся с Пастернаком, лишь усилилось после того, как Нобелевскую премию по физике присудили трем советским ученым. Награду в Москве отмечали как общенациональное достижение; на встречу с лауреатами в Российскую академию наук пригласили иностранных корреспондентов [654] . Лауреаты рассказывали не только об исследованиях атомных частиц, но и о своих увлечениях и личной жизни. Советская пресса вынуждена была прибегать к логическим искажениям, чтобы объяснить противоречия в освещении разных Нобелевских премий, часто на одних и тех же полосах. «Правда» объясняла: в то время как научная награда иллюстрирует «признание Шведской академией [655] наук основных достоинств русских и советских ученых… присуждение премии по литературе вызвано чисто политическими мотивами». Буржуазные ученые «способны к объективности», заключал автор статьи, но оценка литературных трудов «находится всецело под влиянием идеологии правящего класса».

Когда началось публичное шельмование Пастернака, Фельтринелли находился в Гамбурге [656] ; он немедленно воспользовался своими связями в издательском мире и привлек писателей к защите Пастернака. По мере развития событий отклики присылали писательские объединения из всех уголков мира, от Мексики до Индии. Группа известных писателей, в том числе Т. С. Элиот, Стивен Спендер, Сомерсет Моэм, Э. М. Форстер, Грэм Грин, Дж. Б. Пристли, Ребекка Уэст, Бертран Рассел и Олдос Хаксли, послали в Союз писателей СССР телеграмму протеста. «Нас очень беспокоит положение [657] одного из величайших поэтов и писателей мира Бориса Пастернака. Мы считаем его роман «Доктор Живаго» трогательным личным признанием, а не политическим документом. Во имя великой русской литературы призываем вас не позорить ее, делая своей жертвой писателя, почитаемого во всем цивилизованном мире». ПЕН-клуб, международная неправительственная организация, объединяющая профессиональных писателей, поэтов и журналистов, была «очень огорчена слухами, имеющими отношение к Пастернаку», и требовала защитить поэта, создав ему условия для творческой свободы. «Писатели всего мира считают его своим братом».

По радио «Освобождение» зачитывали письма в его поддержку — в том числе от Эптона Синклера, Исаака Башевиса Зингера, Уильяма Карлоса Уильямса, Льюиса Мамфорда, Перл Бак и Гора Видала. Хемингуэй обещал, если Пастернака вышлют, подарить ему дом. «Я хочу создать для него условия [658] , необходимые для продолжения его творчества, — писал Хемингуэй. — Я понимаю душевную разорванность, в которой сейчас должен находиться Борис. Я знаю, насколько глубоко он врос всем своим сердцем в Россию. Для такого гения, как Пастернак, разрыв с родиной был бы трагедией. Но если он приедет к нам — мы его не разочаруем. Я сделаю все, что в моих скромных силах, чтобы сохранить миру этот творческий гений. Я каждый день думаю о Пастернаке».

Кампания вызвала резкий рост продаж «Доктора Живаго» в Европе и в Соединенных Штатах, где роман вышел в сентябре. «Доктор Живаго» оказался в верхней строчке списка бестселлеров «Нью-Йорк таймс», потеснив «Лолиту». За первые шесть недель после выхода книги в США было продано 70 тысяч экземпляров. «Это фантастика [659] , — писал издатель Курт Вольф. — Ссора из-за Нобелевской премии увеличила продажи и без того успешной книги до небывалых высот… Вы вышли за пределы [660] истории литературы и вошли в историю человечества, — писал Вольф в заключительной части письма к Пастернаку в конце года. — Ваше имя знают во всем мире».

Госсекретарь США Джон Фостер Даллес говорил репортерам, что отказ Пастернака от Нобелевской премии вызван давлением на писателя со стороны советских властей. «Коммунизм как система [661] , — сказал он, — требует конформизма не только на деле, но и в мыслях. Все, что хотя бы немного выбивается из общего строя, они стараются заклеймить».

Американское посольство в Москве предостерегало Госдепартамент от официального участия в истории с Пастернаком, и представители высших кругов в Вашингтоне говорили сравнительно мало; там радовались, что Москва своими действиями загнала себя в угол. На встрече с руководящими сотрудниками Даллесу сказали, что «отношение коммунистов к Пастернаку [662] — одна из их серьезнейших ошибок. По уровню бессмыслицы оно находится на одном уровне со зверствами в Венгрии». Даллес поручил подчиненным исследовать возможность тайного спонсирования издания романа на Дальнем и Ближнем Востоке; видимо, он знал, что его брат, директор ЦРУ, курировал выпуск книги на русском языке. Сотрудникам Госдепартамента велели скоординировать усилия по публикации с «соседями», как на оперативном жаргоне называлось ЦРУ.

Даллес сказал руководителям отделов, что у него еще не было возможности прочесть книгу, но «ему, наверное, придется это сделать». Он спросил, вредит ли книга делу коммунизма. Эббот Уошберн, заместитель директора ЮСИА, ответил: «Из-за того что речь в книге идет о подавлении личности под пятой коммунистической системы, и из-за запрета самой книги ясно, что коммунистическое руководство считает ее вредной». Другие возражали, что «Доктора Живаго» нельзя назвать в полной мере антикоммунистической книгой, «но отношение к автору стало для нас настоящей находкой».

Сначала в ЦРУ тоже считали, что переигрывать не следует. Аллен Даллес говорил, что подведомственные средства массовой информации, в том числе радио «Освобождение», должны «максимально подробно» [663] освещать историю с Нобелевской премией «без каких-либо пропагандистских комментариев». Кроме того, Даллес призывал сотрудников ЦРУ пользоваться любой возможностью для того, чтобы советские граждане прочли роман.