Человек, с тощим самодельным рюкзаком за спиной, пакистанским пятнадцатизарядным «ТТ», неторопливо шел по одной из улиц Джелалабада, держась поближе к стенам, ибо понятия «тротуар» здесь не существовало, осматривался по сторонам и соображал, как быть дальше.
Скорее всего его уже списали со счетов. Значит, ему надо найти способ связаться со своими, чтобы подтвердить эксфильтрацию. Это минус. Плюс – у него здесь не было никакой поддержки. И потому его просто не могли сдать.
Вопрос в том, как ему все-таки достать того самого ублюдка…
Но об этом – позже.
Осел прямо перед ним поднял хвост и начал гадить, хозяин начал бить его палкой, осыпая бранью. Человек молча посторонился…
Он и в самом деле был ингушом, сыном гордого кавказского народа. Много лет он воевал против тех из представителей его народа, кто хотел отделиться от России и создать на территории Кавказа имарат Кавказ. Он был не в восторге от России, если честно. Но еще меньше ему нравилось то, что происходило здесь. И он воевал за то, чтобы на Кавказе никогда этого не было.
Он не понимал. Не понимал, как молодые люди, ездившие на Кавказ и учившиеся в медресе, которые видели все, что здесь происходило, хотели, чтобы то же самое было и в их горах. В их горах, которые зимой столь красивы, что кажется, будто они подпирают своими шапками небо, а летом полны зелени в отличие от местной выжженной солнцем и войной земли. В их городах, которые ничуть не похожи на нищие местные муравейники. На их дорогах…
Что они хотели привнести отсюда к себе домой? Ослов, гадящих на улицах? Бородатых отморозков, часами сидящих в дукане, потому что никакой работы нет и никогда не будет, а источник жизни – это либо гуманитарка, либо грабеж конвоя, если какой-то дурак, у которого много денег и мало мозгов, решит всем «сделать хорошо». Отсутствие нормальных школ, нормальных больниц, нормальной жизни, нормального будущего – полное отсутствие всего, кроме навсегда остановившейся, как в разбитых часах, жизни? Что является здесь образцом для подражания? Что?! Ну не могли же они не видеть всю эту мерзость и убожество, навсегда здесь прописавшиеся…
На улице, как и в других афганских городах, работали ювелиры, ювелирные украшения были тем немногим, что мог предложить Афганистан всей остальной земле, сколько бы ее ни осталось, не сожженной невидимым огнем. У одной из таких вывесок человек остановился и постучал в окованную железом дверь, чувствуя, как жжет бедро «ТТ».
Сначала ничего не происходило. Потом послышались шаги. Лязгнуло окошко.
– Кто ты такой?
– Мое имя Абдаллах.
– Такое имя есть у многих.
Человек быстро просунул в щель камешек, он стукнул об пол.
– А такие камни тоже есть у многих?
Послышалось движение, потом – шаги. Удаляющиеся.
Человек спокойно ждал.
Когда он уже подумал, что камень пропал, снова раздались шаги, но уже другие. Упругие, молодые. Кудрявый здоровяк с короткой бородкой распахнул дверь.
– Заходи…
Ювелир и хаваладар, держатель подпольного пункта обмена валюты и денежных переводов, оказался евреем.
Бородатый и патлатый, одетый как местные афганцы, с паколем на голове, очень похожим на сделанную из овечьей шерсти еврейскую шапочку, попросил гостя высыпать все, что у него есть на продажу, на отделанный пищевым железом
[117]
стол и, включив лампу, приступил к осмотру. Где-то в глубине здания бухтел генератор.
– Времена нынче тяжелые стали… – Старый еврей, живущий в самом центре ваххабитского анклава на беззаконных землях, привычно жаловался на жизнь. – Приходят, говорят – плати закят. Если ты говоришь, что не мусульманин, говорят – плати джизью. Им плевать, только плати. А… что я говорю.
– Много берут? – поинтересовался гость, который наконец-то получил возможность сесть на европейского вида стул и вытянуть болевшие ноги.
– Много. Много. Да если хочешь знать, – еврей даже оторвался от осмотра камней, – сколько бы ни брали, все равно – много. Разве они это заработали? А?
…
– Нет. Они думают, что заработок делается автоматом. Глупцы. Заработок делается вот! Вот здесь он делается!
Еврей постучал по голове.
– Ха фирауни ра Муса!
[118]
– сказал он. – Они еще найдут свою кару.
– Многие уже нашли.
– Да… вот и старому Аврааму немного осталось.
Человек посмотрел на молодого автоматчика с курчавой бородой.
– Думаете, Миша меня заменит? А… это такой шлемазл, он не только чужих денег не заработает, он и свое спустит.
– Как насчет моих? – поинтересовался человек.
– Ваших, ваших… как желаете получить?
– Часть – юанями, часть – рублями.
– А…
– Золотыми монетами тоже можно, но не более трети.
Еврей укоризненно посмотрел на продавца.
– Молодой человек. Вы хотите сказать, что продаете эти камушки за золото? Да вы извините покорно, такой же шлемазл, как мой Миша.
– Камень не разделить, чтобы он не потерял в цене.
– Тогда да…
– Итак…
– Ну… – как считать?
– Половину – юани, половина – рубли. Но лучше сначала все в юанях.
– Разумно, разумно. В новых или в старых?
– В новых, – терпеливо сказал человек. Он знал манеру торга.
– Ну… скажем, восемьсот тысяч новыми за все. Довольны?
Человек покачал головой.
– Это десятая часть цены.
– Десятая? Да вы не знаете цен!
– Поверьте, уважаемый, я знаю цены…
Покончив с торговлей – ему удалось сбыть имеющиеся у него камни за приличную цену, – человек отправился пешком на Султанзай Маркет. Ему нужно было купить оружие и кое-что еще…
Он прошел в ворота мимо уродливого, огромного охранника – уроды в Афганистане почитались теперь как святые, перед ними чувствовали страх – и окунулся в людское месиво, словно в теплую воду Каспия, уйдя в нее с головой.
Промежутки между контейнерами, с которых торговали, были узкими, улицы торгового городка не вмещали всех желающих. Торговали с крючков, грубо изогнутых из арматуры и продетых в пробитые пулями дыры в железе контейнеров или с грубо сколоченных деревянных витрин – последнее было признаком богатства, потому что дерево было очень дорогим. Кто не покупал – тот просто ходил, общался, встречал друзей. Сидели на корточках перед товаром, не обращая внимания на снующую толпу, обменивались новостями, курили марихуану или ганджу
[119]
. Вообще на этом рынке бросалось в глаза то, что многие люди существовали как бы «на своей волне», не обращая никакого внимания на происходящее вокруг и не видя никого и ничего, кроме себя… это выглядело диковато для непривычного человека, совершенно погруженные в себя люди. Кто-то уже бился в ломке, разбрызгивая слюну и кровь, люди обходили его…