От колкости в ее голосе он резко обернулся и посмотрел на нее – светлые волосы в беспорядке падали на лицо, а само лицо застыло.
– Ты ведь по большому счету обо мне не думал.
– Черт возьми, почему меня должно интересовать, какого фасона платье на моей невесте, когда мы оба знаем, что женимся не по любви, а по расчету, что это просто сделка?
Элис, плотно сжав губы, отвернулась и уставилась в окно, щурясь от лучей восходящего солнца.
– Потому что ты хотел утереть нос Маркусу, показать ему, чего он лишился, а своему отцу показать, чего ты добился.
Надо ей что-то ответить, но в голове нет ни одной подходящей мысли, а лишь один вопрос: она права? Он действительно хотел, чтобы было дорогое платье, красивые наряды подружек невесты, обилие цветов и пышное убранство церкви? Действительно все это было для того, чтобы показать отцу и единокровному брату каков он?
Что ж, если таковой была его задумка, то все вышло не так как Дарио хотел. Несмотря на то что Хенри Кавано получил приглашение, он не появился на бракосочетании. Правда, он прислал письмо с поздравлением, но Дарио не смог отделаться от неприятного привкуса. Да, он наконец получил признание отца, но какой ценой ему досталось это признание! Хорошо хоть, что в результате этого брака Элис обезопасила своих родителей.
– Ну, наверное, все женщины начинают мечтать о свадьбе с того момента, когда они выбирают себе первое платье. Да, любой женщине свойственно обдумывать все мелочи, каждую деталь. И какой будет жених, разумеется. Это самое главное.
– Любой женщине?
Элис повернула к нему лицо и вызывающе задрала подбородок, сверкая зелеными глазами.
– Любой? – повторила она. – Значит, вот так ты на меня смотришь? Как на любую женщину? Любую, которую уложишь себе в постель.
– Черт, нет!
Дарио охватил гнев. Гнев от ее обвинения и еще неловкость от того, о чем он предпочитал не думать.
– Ты не могла быть любой женщиной. Неужели ты полагаешь, что я осуществил бы все это… пожертвовал бы своей свободой и вложил бы столько денег в твою семью, чтобы завоевать кого угодно?
Ага, он все-таки упомянул деньги. Огромное спасибо, Дарио! Если и был способ заставить ее почувствовать себя ничего не стоящей – о нет, слишком стоящей, – это сказать такое. Он предал свою свободу, не так ли? Как он думает, почему она здесь? Потому что хотела его денег?
Но конечно же – как он может думать по-другому?
«Посмотри правде в лицо, Элис. Разве во многом это выглядит не так?» – сказала она себе.
Нет, подобные мысли недопустимы. Не деньги перевесили, а сам Дарио. Потому что она хотела быть с ним при любых обстоятельствах.
– Видишь ли, – торопливо произнесла она, чтобы отвлечь его, – ты предлагал мне свое платье, а мама хотела, чтобы я была в ее подвенечном платье.
– На твоей матери было то же самое платье, в котором ты была на свадьбе?
Его не провести!
– Ну нет. В результате я решила его не надевать.
– И по какой же причине?
Правда заключалась в том, что она была не в силах представить себя в материнском платье, символе любви родителей. Когда-то она об этом мечтала, но сейчас, после того как поняла всю опасность той всепоглощающей любви, она просто не смогла этого сделать. Эта любовь довела их до катастрофы. Элис не хотела надевать на свадьбу вещь, привязывающую ее к родителям. Пусть ее брак основан на деловой сделке и деньгах, но желание тоже имеет место, как и тот факт, что она порывает с прошлой жизнью.
– Я хотела оставить мамино платье для… для настоящей свадьбы.
– Настоящей? – У него был такой вид, что он вот-вот бросится на нее и растерзает как тигр добычу. – Что значит – для настоящей? Объясни. Ты ведь не имела в виду, что свадьба не отвечала всем требованиям этикета?
Он произнес слово «этикет» очень старательно, но все-таки не совсем правильно – впервые почти что идеальное владение английским языком его подвело.
– Подразумевается что-то… что-то большее, чем это…
О господи, она сама роет себе яму…
– Что-то большее, чем…
– Дарио, ну ты же понимаешь, о чем я. Все это не по-настоящему. Это не настоящий брак, это – сделка, где ты покупаешь, а я…
– А что делаешь ты? Продаешь себя?
Его голос прозвучал зловеще. Ей стало страшно.
– Ну, мы оба знаем, что наши чувства не задеты… Если не принимать во внимание страсть… физическое влечение.
– Конечно, – холодно ответил он. – И ты объяснила это своей матери?
– Нет, разумеется. – Элис передернуло от его тона. – Неужели ты думаешь, что она смогла бы смотреть на то, что я как купленная невеста иду к алтарю? Знай она, что этим браком заплачено за страшные ошибки, которые она и отец совершили, то была бы окончательно сломлена. Я сказала ей то, что сказала тебе: что я хочу сама выбрать себе платье и сама заплатить. – Это ее брак, ее свадьба, ее выбор. – Не всякая дочь хочет надеть платье матери. Большинство женщин хотят особенный наряд для особенного дня.
– Но не моя мать. – Дарио произнес это безжизненным тоном. – У нее никогда не было свадьбы… не говоря уже о платье.
Раньше он дал ей понять, что не хочет, чтобы она интересовалась его прошлым. Но может, сейчас ей удастся что-нибудь узнать?
– Твой отец так ее и не признал?
Как бы Элис не хотела освободиться от всей той лжи и неприятностей, связанных с родителями, о которых она недавно узнала, но сомнений в том, что она была желанным ребенком, у нее никогда не было.
– Ни ее, ни меня. Она не знала, что он женат, а он ей об этом не сказал. Он хотел просто переспать с ней, а потом забыть про этот эпизод. Он думал, что и она тоже забудет, но она обнаружила, что беременна.
– Она ему рассказала?
– Разумеется, она рассказала… или попыталась это сделать. – Дарио нервно взъерошил волосы. – Она написала… она даже узнала его домашний адрес и потратила все, что скопила, чтобы добраться до него. Он не захотел ее видеть – дверь захлопнули у нее перед носом.
Элис впилась ногтями в ладони – она представила, что пережила несчастная женщина.
– Она снова попыталась его увидеть, когда родился я. Она взяла меня с собой, она была уверена, что мой отец… – Дарио произнес слово «отец» так, словно у него во рту отрава, – не сможет отвернуться от собственного сына.
Наступило молчание. Дарио, прищурившись, смотрел на восход солнца.
– Он смог. Не успела она переступить порог, как один из слуг был послан сказать ей убираться вон, а иначе вызовут полицию. Но она не сдавалась. Она снова пришла, когда мне исполнился год, и продолжала приходить каждый год, пока не заболела раком. В тот год к нему пошел я. Я должен был попросить его помочь ей.