1612. Минин и Пожарский. Преодоление смуты. 400 лет борьбы русского государства против самозванцев - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Савельев cтр.№ 60

Об этом писал Троцкий, проводил в жизнь – Сталин. Никакого идеологического противоречия между ними нет. Разница лишь в том, что один остался в истории как оппозиционер, а другой – как властитель. Марксистской догме они были в равной мере верны, исторической России и вере – тотально враждебны. Только один больше теоретически, а другой – практически. То, о чем говорил Троцкий, вошло в советскую действительность при Сталине.

Троцкий и Сталин ненавидели Россию, потому что только эта ненависть позволяла им быть значимыми в своих собственных глазах. Троцкий провозглашал: «На погребальных обломках России мы станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени». Троцкий лишь бросал лозунг, а Сталин его воплощал. Оба ошибались лишь в оценках долговечности своего проекта.

Меньшевизм Троцкого, как известно, образовался при обсуждении Устава на II съезде РСДРП, где он столкнулся с Лениным, предполагавшим, что партия – это не союз единомышленников, а подобие тайного ордена. «Мягкое» членство в партии за одно только согласие с ее программой такому подходу противоречило. А Троцкому претило требование дисциплины и опасность коллективной ответственности. Он хотел простора для своих фантазий, сиюминутных устремлений и незначительного риска – достаточного, чтобы слыть героем. Ему хватило бы театральной постановки, где он играет страдальца за народ. «Орден меченосцев» для него был делом слишком опасным, слишком сковывающим его творческую натуру. Он не хотел подчиняться мрачным меланхоликам.

Ошибка Троцкого была лишь в излишней открытости: другие партийцы не собирались ни в чем себя сковывать, но требовали от других подчинения дисциплине. Многие, включая Ленина, потом легко жили за границей, не отказывая себе в маленьких удовольствиях – от затяжной праздности до произвола политических сочинений. Троцкий поторопился оскандалиться, но вместе с тем легко получил лидерскую функцию – пусть в истории она и кажется теперь незавидной. Заняв позицию «над схваткой» как «внефракционый» социал-демократ, он, с одной стороны, вывел себя из-под пристального внимания властей, а с другой – ждал предложений от противоборствующих сторон во внутрипартийной склоке. И дождался к 1917 году.

Театральные жесты Сталин любил не меньше Троцкого, но все они имели не сюжетный, а «имиджевый» характер. Он любил удивлять собеседников внезапной осведомленностью или «видением» ситуации. Если Троцкий был и желал быть блестящим импровизатором, мастером риторических приемов, то Сталин тщательно готовил свои постановки и предпочитал, чтобы они носили символический, а не словесный характер. Говорить он не умел, а потому предпочитал, чтобы его понимали без слов. Ошибок понимания со стороны других он не прощал. Они подрывали его самооценку.

Троцкий не менее Сталина любил провокации, мистификации, подлоги, но у последнего для этого были широкие возможности. И он пользовался ими как в свое удовольствие, так и для своей выгоды.

Троцкого от троцкизма отделить невозможно – для этого масштаб его личности недостаточен. Со Сталиным современные мифологи совершают эту операцию: одно дело сталинизм, другое – Сталин. Сталинизм убивал, Сталин – спасал; сталинизм уничтожал Церковь, Сталин – возродил патриаршество; сталинизм уничтожал русский народ физически и духовно, а Сталин даже любил русский народ. Сталинизм воплощал в себе идеи троцкизма, а Сталин боролся с Троцким и троцкистами.

Эти анекдоты во многом обусловлены пристрастием самого Сталина к двусмысленностям, тайнам и мистицизму. Вера и смерть всегда побуждают необузданные натуры балансировать на грани, пугая других – как радикальностью решений, так и возможной крутой сменой настроения, при которой сегодняшние соратники обратятся во врагов и будут уничтожены.

Сталин выбрал для Троцкого странную смерть. Револьвер или кинжал выглядели в его глазах слишком примитивно. Иное дело – раскроить голову противника альпенштоком – стальным инструментом, для вырубания ступеней в обледенелом горном склоне. Может быть, Сталин придумал именно такой символизм?

Троцкий умирал театрально. Он заранее заготовил и, вероятно, потребовал записать свои последние слова: «Я верю в триумф интернационала! Вперед!». Эта сценическая реплика многое говорит о личности Троцкого.

Сталин умирал тайно. Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, сам ли он испустил дух или епископы партийного «ордена» решили, что его пора пришла. Но кровавый театр следовал за трупом Сталина. «Ордену» тоже нужен был театр, и сотни тысяч москвичей были брошены в страшную давку – на «прощание» со Сталиным. Не пойти было нельзя – так приучил вести себя людей Сталин. В театре Троцкого он был главным героем и главной жертвой. В театре сталинизма жертвой был народ, во многом породивший сталинизм и мечтавший о чем-то подобном в послереволюционной смуте.

Термин «индустриализация», благодаря многолетней идеологической обработке народного самосознания, связывается в обыденных представлениях только и исключительно с промышленной политикой большевиков в 30-е годы XX века. Фальсификация истории настолько перераспределила исторические заслуги, то «русское чудо» периода правления императора Николая II оказалось практически неизвестным. Напротив, этому периоду, который как раз и был связан с бурным стартом русской индустриализации, приписывают кризисы и даже особенно тяжкое положение народа. Это не соответствует действительности.

Период становления промышленного могущества проходили в разные годы все ведущие державы мира. На XIX век приходится индустриализация США, Великобритании, Германии и Франции. Великобритания как ведущая промышленная держава сложилась за счет громадных средств, которые она выкачивала из колоний. То же самое можно сказать и о Франции. США использовали свое уникальное природное достояние, Германия – уникальный научный потенциал. Россия не имела колоний как источника средств для развития промышленности, а географические преимущества в XIX веке только складывались – благодаря восточной политике, закрепившей за нами громадные территории Сибири и Дальнего Востока.

По опыту других стран мы можем проследить, какими темпами развивалась индустриализация и сравнить ее с тем, что известно из истории нашей страны.

В 10–50-х годах Франция увеличила промышленное производство в 2 раза, в последующие десятилетия темпы роста увеличились втрое. В начале XX века темпы роста основных видов промышленной продукции возросли еще почти в 2 раза. Для нас Франция (если исключить колониальную политику) демонстрирует наиболее близкие исходные условия индустриализации. Россия показывала примерно те же темпы роста и владела примерной той же долей мирового промышленного производства. К 1913 по объему промышленного она производства приблизилась к Франции, а по машиностроению обогнала ее.

Германия, не имея достаточной ресурсной базы и будучи до 1871 года раздробленной на отдельные государства страной, проводила индустриализацию с задержкой. При общем незначительном росте в 50–70-е годы XIX века Германия обеспечила приоритетный рост добычи угля и выплавки чугуна (рост в 5 и 7 раз соответственно). Примерно та же стратегия была выбрана и в России: концентрация на ключевых направлениях, определявших общее развитие хозяйства страны.