Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941-1944 - читать онлайн книгу. Автор: Нури Халилов cтр.№ 39

После возвращения из Украины Гертель заболел и до мая 1943 года пролежал в госпитале в Симферополе. Его заменял агроном Федяшев. На своей бедарке он ездил по полям, садам, огородам, встречался со старостами, но никогда не собирал их в комендатуре. Гертель вернулся в опорный пункт и привез с собой радиоприемник, работавший на аккумуляторе. Когда он уезжал с пятницы до понедельника в Симферополь, мы с поварихой Аней Босовой включали и слушали советское радио: сообщения Совинформбюро, сводки с фронтов, а потом все это рассказывали знакомым и родным. Было, конечно, очень опасно, так как стукачей было много. Кухарка Аня в конце концов испугалась и ушла с работы. На ее место взяли Надю Болотову, муж которой, Михаил, служил добровольцем у немцев где-то под Севастополем. Она готовила коменданту еду и убирала в доме, а еще одна женщина, она приехала из Симферополя, доила коров и ухаживала за всей живностью коменданта.

Вскоре Гертель уехал в отпуск в Германию. Новый комендант Рихтер никого не вызывал, ни с кем не говорил. Целыми днями писал письма себе домой в Германию. Через неделю уехал насовсем. На его место приехал другой немец со своей женой – переводчицей Лизой Данишевской из Симферополя. Она была красивая, пухленькая, веселая, носила красивые платья и богатые украшения из золота. Новый комендант был 45–50 лет, бодрый, деловой. Часто Лиза включала радиоприемник. Передачи были хоть и на русском языке, но только об успехах немецкой армии. Иногда она ловила и советские радиостанции. Однажды комендант, Лиза и я на линейке Василия Фридриха поехали в Симферополь. Заехали к Лизе домой. Жила она на Сергеевке, возле современного Куйбышевского рынка. Дома были ее мать и сестра.

Летом – осенью 1943 года в Крыму вырос очень богатый урожай и на полях, и в садах, и на огородах. Лишнюю обмолоченную пшеницу собирали в общий амбар в бывшем табачном сарае. Овощи и фрукты продавали или раздавали крестьянам. На личных огородах также был небывалый урожай. Люди разбогатели, забыли о голоде. Только я со своего огорода в 25 соток поливной земли собрал 1 мешок фасоли, 10 мешков картофеля, около тонны кукурузы, 200 штук тыкв. От четырех моих кур выросло 50 больших цыплят. Из гнилых яблок я выгнал две двадцатилитровые бутыли самогона. Сделал пресс и выжал 10 двадцатилитровых бутылей сока. Зерно для помола на хлеб дала община. Ешь, живи, радуйся, но у войны свои законы.

Наступил конец сентября 1943 года. Уборка полей и огородов почти завершилась. Комендант вернулся в очень плохом настроении и рассказал о печальных делах на Восточном фронте. Он был гуманный человек. Никого никогда не обижал, если кто-то просил разрешение куда-либо съездить, даже на Украину, то никогда не отказывал и выписывал нужный пропуск. Если просили разрешения на убой коровы, телки или барана – разрешал.

«Удивительные ваши люди! – говорил Гертель. – Постоянно жалуются друг на друга. Откуда нам, германцам, знать ваши междоусобные дела, вы же сами предаете друг друга. А полиция этим пользуется. Я не полицай и политическими делами не занимаюсь. Идите в Симферополь. Полиция разберется с вашими жалобами».

На другой день с жалобой на старосту приехали на подводе две женщины, одну из них звали Нурие. Он их выслушал и сказал, что Мамут-Султан не его участок: «Ваш комендант Глезицкий, к нему и обращайтесь».

Были люди, которые шли к нему жаловаться друг на друга. Таких жалобщиков он прогонял, а одного даже сапогом пнул, чтобы больше не приходил жаловаться на своих.

Вскоре мы поехали в Мамут-Султан к коменданту Глезицкому. Пообедали у него. При этом Гертель заплатил за себя и меня. Они долго говорили между собой. Я же сидел на лавке вместе с кучером. Глезицкий по национальности поляк. Он тоже был очень добрым человеком. Старался никого не обижать. Так мне говорили люди, с которыми приходилось беседовать.

Через пару дней поехали в Курцы [136] . Там хозяйничал друг Гертеля. До революции Курцы были имением богатого русского помещика. Находилось оно на возвышенности, окруженной со всех сторон большими деревьями. Есть источник чистой горной воды, садовые насаждения. Воздух чистый, настоящий курорт. Я еще до войны хотел побывать в Курцах. Ведь мой дядя Сеит-Мемет и тетя Айше жили в Симферополе на улице Курцовской, 23. Пока немцы говорили между собой, я наслаждался красотами природы. Однажды Гертель вызвал меня, и мы поехали в деревню Кызыл-Коба [137] . Нашли старосту Сефер-Ага, отошли в незаметное место, сели на камни. Комендант спросил Сефера: ты партизанам помогаешь? Вот на этой бумаге всё написано, стоит восемь подписей ваших сельчан. Сефер сказал: «Приходили ночью, просили продукты. Люди голодные. Иногда картошку, соль, муку даем».

«Понятно», – сказал комендант. Он протянул жалобу в мои руки. На листе форматной бумаги на одной стороне было написано по-русски, а на другой – перевод по-немецки. Я зачитал русский текст и все восемь фамилий жалобщиков.

«Запомни этих людей, – сказал комендант. – Они твои враги, а я политикой не занимаюсь. Я – агроном». Потом комендант приказал мне дать Сеферу спички и сжечь жалобу. Я так и сделал. Сефер облегченно вздохнул. Он был сильно напуган.

Из Кызыл-Кобы мы сразу поехали в село Ангара. Нашли старосту Дмитрова. Пошли в глубь сада, сели на пни. Повторилось то же самое. Гертель вынул из кармана такую же бумагу – жалобу на старосту о том, что он помогает партизанам. Подписали ее четыре человека, которые конкретно указывали, когда и что давал партизанам староста, и просили назначить другого.

Он испугался, но тоже не отрицал, что отдал бычка, мешок муки, картошку…

Комендант вновь сказал: «Запомни фамилии своих врагов, а эту жалобу сожги». Староста боялся сжигать. Дрожащей рукой держал он жалобу над огнем, пока она не сгорела. От радости он вытирал слезы.

Я уже упоминал о том, что урожай 1943 года был очень хороший. Комендант вызвал старост со сведениями о количестве жителей, о наличии скота в каждом хозяйстве, о наличии зерна в амбарах общин. Старосты приехали со своими бухгалтерами, которые имели сведения по всем этим вопросам. В ходе совещания все подсчитали и решили раздать находящееся в амбарах зерно своим сельчанам из расчета 12 килограммов на едока. Родителям и детям одинаково, а также для лошадей из расчета по 2 килограмма в день, а для барашек – по 1 килограмму ячменя, овса. Если в некоторых селах зерна не хватало, то разницу разрешали покрывать из общего амбара в Суюн-Аджи. Не хватало зерна в Вейрате и Кызыл-Кобе. Они должны были передать в Суюн-Аджи яблоки из своих садов. Так и сделали. Все были довольны.

Мы невольно сравнивали происходящее с тем, как было при Советах. Будучи студентом, я работал весовщиком в Симферопольской МТС. Одну партию отправили государству в счет госпоставок, другую отдавали МТС за работу тракторов и комбайнов. Таким образом, весь урожай уходил из села. На трудодни оставалась одна чернушка, которую даже куры не ели. Для муки, хлеба она не годилась. Хорошо помню, как нам раздавали по 125 граммов чернушки (семена сорняков) на трудодень. Колхозники работали как крепостные, но ничего не получали. Вот такая была наша родная Страна Советов. Поработители-немцы поступали совсем по-другому. Комментировать не буду.