Штауффенберг. Герой операции "Валькирия" - читать онлайн книгу. Автор: Жан Луи Тьерио cтр.№ 21

Страница

Ключевую роль в присоединении к ценностям «консервативной революции» сыграло именно это отвращение. Мы помним, как Клаус с жадностью прочел книгу Освальда Шпенглера «Пруссачество и социализм». В ходе обысков после покушения гестапо нашло у него дома с его пометками на страницах такие книги, как «Трудящийся» Эрнста Юнгера и «Третий рейх» Артура Меллера Ван дер Брука. Это движение было разноречиво, даже противоречиво [44] . Но у него была общая точка: ненависть к демократическим, либеральным западным «утопиям», культ инстинкта в противовес разуму, пристрастие к порядку, чувство самопожертвования, пренебрежение к буржуазному счастью, героизация жизни, предрасположенность к «тотальной мобилизации» [45] в пользу государства и, главное, горячая ненависть к капитализму, к экономическому либерализму и к Америке, воспринимавшейся им матерью всех препятствий к величию. «Либерализм — это гибель народам», — написал Меллер Ван ден Брук. Ему бы хотелось видеть «бесклассовое общество крестьян и солдат». Тирады Штефана Георге против американизации мира или мистико-политические высказывания Клауса являются звеньями той же цепи. Поэтому не без основания Фридрих фон Хайек [46] отметил, что противники либерализма как справа, так и слева соединяются на трагическом уклоне, который ведет к коммунизму или к фашизму. Как часто за сладкой музыкой антиамериканизма слышится нарастающий мотив тоталитаризма. Клаус не был исключением из правил. Для него нацизм казался «консервативной революцией». Даже если нацизм это понятие искажал и ломал, все происходило в цивилизованной стране [47] . И поэтому было очень непросто выработать в себе противоядие, необходимое для ясного понимания феномена нацизма!

И потом, Штауффенберг был аристократом до кончиков ногтей. Для него это был не просто вопрос наследственности, равенства класса. Никакого снобизма. В его письмах прежде всего прослеживается дух кастовости. По его мнению, аристократия должна руководствоваться принципом «происхождение обязывает». Благородное происхождение обязывало быть лучшим, презирать блага этого мира, быть готовым к высшему самопожертвованию, быть руководителем своих подчиненных и гордиться своими начальниками, короче говоря, служить, и это было «любимым словом тех, кто любит командовать». Оно также обязывало воспитывать себя, принимать участие в самых высоких умственных изысканиях. А там уже не было ни положения, ни титулов, ни знаков различия. Было лишь единство высших умов. Кружок Штефана Георге был тому наглядным подтверждением. Лучшие представители немецкого дворянства были объединены в нем с высокообразованными представителями буржуазии. А поэт без всяких комплексов демонстрировал свои 36 колен разночинцев. Гениальность нацизма заключалась в том, что он сумел привлечь на свою сторону все ценности и фразеологию аристократии. Клаус попался на это, как и многие другие [48] . Хотя у нас и нет свидетельств того, что он читал Альфреда Розенберга, главного теоретика гитлеровского расизма, и его произведение «Мифы ХХ века», но нам известно из его переписки с Бертольдом, что он с интересом познакомился с трудами Вальтера Даррэ, другого идеолога партии. Тот стоял во главе крестьянского движения рейха и опубликовал, в частности, знаменитую книгу «Новое дворянство крови и земли», воспевавшую крестьян, колонизаторов и воителей. По его словам, нордический крестьянин являлся «прообразом прусского офицера». Хотя он и осуждает бандерильи древнего немецкого дворянства, якобы выродившегося в процессе урбанизации, он призывает его встряхнуться и образовать вместе с новыми колонистами «Жизненного пространства» элитный класс на основе наследственных владений, «владельцев поместий». Труд этот весьма сумбурен. Но можно предположить, что Штауффенберг вполне мог прислушаться к нему как солдат, а главное — как сын разорившегося владельца земли. В одном из писем к отцу, относящихся к моменту его поступления на военную службу, он выразил сожаление о том, что их поместье Лаутлинген недостаточно обширно, чтобы позволить ему вести «достойную жизнь землевладельца — деревенского дворянина». Земля, природа, дворянство, почва, наследные владения — все эти слова не могли оставить его равнодушным.

А насилие! Как же такая большая изысканная борзая, как Штауффенберг, могла смириться с грубыми руками в коричневой рубахе, для которых дубина заменяла любые аргументы, или же с клоунами, которые с каждым словом источали ненависть? Прежде всего потому, что после прихода Гитлера к власти вполне можно было предположить, что насилие и ненависть утихнут. При отсутствии противника больше не было ежедневных стычек между активистами компартии и отрядами штурмовиков СА, в результате которых в смутные времена Веймарской республики ежегодно погибали десятки людей. Государство провозгласило «закон и порядок». Насилие стало прерогативой самого государства. Став государственной политикой, оно прикрылось тогой респектабельности. И пугало значительно меньше, чем спонтанная дикость.

Но главное было не в этом. В 1933 году зверство, смерть и кровь были в порядке вещей. Со времени окончания Первой мировой войны прошло всего пятнадцать лет. Она повсюду оставила свои отпечатки. На улицах инвалиды, калеки, перекошенные и опухшие лица, наподобие Отто Дикса, напоминали о том, что плоть создана как для пушек, так и для любви. В условиях ада современной войны жизнь не стоила ничего, ее беспощадно убивали лавины огня и железа. Те, кому в 1914 году было двадцать лет, гибли на фронтах. Они же и убивали. Прочтите Ремарка или Юнгера, они пишут об одном и том же. У людей появилась привычка выпускать таким же людям кишки с помощью гранаты, штыка или тесака. После нескольких месяцев было уже все равно: перерезать ли горло часовому или какой-нибудь косуле после охоты. В книге «Война как внутреннее переживание» Эрнст Юнгер очень хорошо передает состояние умов того траншейного поколения, «чей атакующий порыв разметает по ветру, как осенние листья, все ценности этого мира». Это, пишет он, «новое человечество, солдат-гренадер, элита Центральной Европы. Совершенно новая раса, умная, сильная, полная воли […]. Эта война не была финалом насилия, она стала его прелюдией». Для понимания того, что раздирало Европу с 1920 по 1930 год, не будем забывать этот важнейший фактор. Ставшие взрослыми людьми, достигнув сорокалетнего возраста в 1933 году, они прошли школу Верденской мясорубки или битвы на Сомме. Они принимали смерть или несли ее, все четыре года жили в условиях варварства. Для Германии это было еще более верно, чем для других стран, потому что она испытала позор поражения, пережила гражданскую войну, где добровольцы на Востоке не имели никакого контроля.

Страница