Гражданская война. Миссия России - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Абрамов cтр.№ 27

Но, как вскрылось со временем, не только подобные средства «обороны» угрожали Московскому Кремлю. В Чудовом монастыре по приказу коменданта было складировано 6000 пудов артиллерийских снарядов. Случайно брошенный окурок, от которого могла загореться газета, деревянные ящики, или случайная детонация привели бы к взрыву, который, в свою очередь, уничтожил бы как минимум половину памятников Кремля за несколько секунд. Сотрудники ЦГРМ, узнав об этом, сразу же постановили довести эту информацию до сведения ВЦИК, но склад с боеприпасами чудом просуществовал в Чудовом до 1922 года.

* * *

В середине октября 1919 года войска Южного фронта перешли в контрнаступление по намеченному плану. Наиболее кровопролитные бои развернулись на орловском и тульском направлениях, где сражались отборные офицерские части Добровольческой армии. В жестоких боях, длившихся с 16 по 20 октября, дроздовская дивизия, отдельные части которой были переброшены под Воронеж, понесла большие потери в неравной борьбе. Стрелковые и пехотные соединения корниловцев и марковцев, лишенные маневра, ибо конный корпус Шкуро и Конный корпус Добрармии были также переброшены на восток, все еще продолжали отбивать атаки соединений 13-й армии красных. Но угроза окружения, возникшая в связи с прорывом Конного корпуса Буденного и 8-й армии к Воронежу, заставили части Добровольческой армии 20 октября оставить Орел, Ливны и отходить на юг. В те дни небывалое по ожесточенности встречное сражение развернулось на левом крыле Южного фронта, сначала у Воронежа, а затем и у Касторной…

Касторная! Немалый железнодорожный узел и городок возле него. И откуда такое странное название у этого небольшого русского города, затерянного в степной курско-воронежской глубинке? Верст пятьдесят на восток по железной дороге, и вы попадете на правобережье верховьев Дона. Великолепные, красивейшие места! Меловые светло-серые горы, крытые лесом и кустарником, высятся над вьющейся меж гор, плавно несущей свои воды к далекому морю рекой. Пляжи, отмели с золотым песком и заливные луга левого берега позволяют видеть с высот правого берега заречные степные дали, раскинувшиеся на сотни верст – далеко на юг и на восток. Сколько рыбы ходит в тихих заводях Дона, сколько дикой птицы вьет свои гнезда в камышах и кружит над рекой у приречных высот! Веет ветер над вершинами гор, и в этом веянии и шуме слышен голос веков. Вокруг простор и воля!

Знал ли Космин, что ожидают его в этих местах важные вести, нечаянные встречи, а следом ошеломляющие откровения и перемены? Конечно, не знал. Но чуткая душа его, врожденная интуиция и природный ум, словно тлеющий огонек в камине, напоминали, подсказывали что-то, чего еще не понимал он сам. Душа его ждала хорошего огня в топке и тепла в ту суровую, морозную ночь страшной российской реальности, именуемой Гражданской войной.

Все воинские части, прибывавшие на усиление Кубанского корпуса генерала Шкуро, направляли на привокзальную площадь, а оттуда посылали на постой в городке. Вдали на востоке грозно рокотала артиллерийская канонада. И тут у вокзала кто-то хлопнул Космина сзади по правому плечу. От неожиданности Кирилл повернулся и увидел перед собой казачьего офицера в заломленной набок кубанке и кавалерийском овчинном полушубке, усатого, с улыбкой во все лицо.

– Ба! Да это не кто иной, как сам подпоручик Космин! Верить ли мне очам своим!? Кирилл! Жив-здоров! Дружище!

– Бог мой! Алексей! Это ты ли?! – воскликнул в изумлении Кирилл.

– А кто бы еще, если не я? – отвечал обрадованный нечаянной встречей Пазухин.

– Господи Боже мой! Да ты, я гляжу, уже ротмистр?

– Это, друг мой, казачьи войска! Потому не ротмистр, а есаул!

– То-то, я смотрю, одна голубая полоса и осталась на погонах, а все звезды слетели. Есаул! Когда ты только успел, Алексей?

– Успел, как видишь. Весной-летом наш Кубанский корпус, может, слышал, дрался в Восточной Малороссии. Били махновскую да петлюровскую рвань. Вот тогда и присвоили мне подъесаула. И нужда в офицерах была немалая. А этой осенью, в конце сентября, за взятие Воронежа произведен в есаулы (как ты говоришь, ротмистры). Словом, еле успел звездочки смахнуть. Да вон еще и дырочки видны.

– Ну, поздравляю, Алеша-дружище!

– Я вижу, ты тоже времени даром не терял, вон подпоручика получил!

Они крепко обнялись, расцеловались. А потом сидели в просторной пристанционной ресторации шумной офицерской компанией, каковых было немало в подобных местах прифронтовой полосы, и пили все подряд, что было в буфете и в офицерских флягах.

– Думаю и вижу, Кирилл, неспроста вас перебросили сюда, хотя этим ослабили Добрармию. Здесь, под Воронежем, решается сейчас судьба Москвы. Слышал, у красных сформирован конный корпус Буденного? Не-ет?! Набран из отъявленных рубак и головорезов. На Покров 1-го (13-го по новому стилю) октября Буденный завязал сражение с Донским корпусом Мамонтова в районе Московского – это восточнее Воронежа. Отсюда совсем недалеко – за Доном. Одновременно в контрнаступление перешли части их 8-й армии. До вчерашнего дня – 4-го (17-го) шли и продолжаются жестокие встречные бои. Отдельные населенные пункты по несколько раз переходят из рук в руки. Я был там – в разведке – и знаком с боевой обстановкой, – с жаром, но негромко говорил хмелеющий Пазухин, обнимая Космина за плечо.

– Чего же ожидать далее? – с тревогой спрашивал Космин.

– Далее? Завтра-послезавтра наш конный Кубанский корпус и Донской Мамонтова, усиленные пехотой и вашей артиллерией, – до 10 тысяч сабель и 2 тысячи штыков – нанесет удар по корпусу Буденного на стыке их 4-й и 6-й дивизий в направлении на Хреновое. У нас 5 бронепоездов, почти 250 пулеметов. Представляешь, что будет?..

– Господа! Возьмем первопрестольную, перевешаем большевиков, восстановим законную власть! – поднимая стакан с водкой, громко выпалил тост молодой, интеллигентный, с легким пушком над верхней губой хорунжий в светлой черкеске с газырями.

– Во, тогда погуляемо! – проскрежетал, хитро улыбаясь и покручивая ус большими, как из чугуна литыми пальцами, сотник. Видно было, что это офицер, выбившийся в люди из простых казаков. На нем был тесноватый красный чекмень, поверх которого была накинута на плечи большая бурка. На поясе красовался широкий и длинный кавказский кинжал.

Все подняли стаканы, кружки, чокнулись и выпили залпом.

– Слушай, Кирилл, кого видал из наших дроздовцев в последний раз? – спросил Пазухин.

– С тех пор как перебросили под Орел, а потом сюда, – никого. Но я слышал, что Гаджибеклинский переведен, как и ты, в Кубанский корпус.

– Помяни, Господи, раба твоего Руслана. Убит Гаджибеклинский под Полтавой. Пал от махновской пули. Под сердце ударила, – суровея лицом, промолвил Пазухин.

– Слышал? Или сам видел?

– Был на похоронах. Видел.

– Царство ему небесное, – произнес Кирилл и перекрестился.

– Да, слышал я, Кирилл, в Харькове, кажется, судили и расстреляли полковника Рябцева, что сдал Москву большевикам в ноябре семнадцатого.