Проклятая картина Крамского - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 65

– Об… обыкновенно… д-дорисовать н-надо б-было поверху… чтобы п-подозрений не возникло… чтобы… на таможне…

– И что именно он собирался нарисовать?

Осторожный.

И перестраховщик… «Неизвестная», как ни парадоксально звучит, слишком известна, а вот если намалевать поверху пейзаж в духе соцреализма, с коровами и козами, с крестьянками пышнозадыми, то внимания этот пейзаж привлечет меньше.

– М-мы в п-понедельник ехать собирались… я б-билеты купил.

– Поздравляю, – буркнул человек.

– А Генка умер. Скотина, да?

– Еще какая…

…Редкостная… В воскресенье еще торговался, требовал денег… Вот же сволочь! Он не собирался делиться картиной ни с кем, но все равно не отказывал себе в удовольствии стрясти мелочь со всех, до кого только сумел дотянуться.

Жадность его сгубила.

Если бы не к Женьке обратился… Если бы осторожней был… Много «если», а все равно непонятно, где картина. И человек приобнял одноклассника, словно утешая.

– Где она? – спросил мягко. – Ты знаешь?

Тот покачал головой.

Не знает.

– А ведь она проклята, – всхлипнул Женька. Он бросил пустую бутылку на землю, и та зазвенела, жалобно так, мерзко. – Генка говорил, что проклята… и сам смеялся… Я не верил. Где теперь Генка? Нету его… и картины нету… и Людки… и нас с тобой тоже не станет…

Он вдруг заплакал, уткнувшись в плечо, и человек рассеянно погладил по волосам. Реденькие. И грязные… и сквозь них череп просвечивает.

Нельзя Женьку оставлять в живых.

Протрезвеет. Вспомнит и о встрече, и о разговоре… в лучшем случае – бывшую предупредит, в худшем – полицию.

– Я ведь только хотел, чтобы мы были счастливы. – Женька плакал как-то совсем по-детски, размазывая крупные слезы кулаками. – А она меня видеть не хочет… Что я ей сделал?

– Ничего.

Человек наклонился.

Поднял бутылку. Стекло было толстым, он надеялся, что в достаточной мере толстым, чтобы выдержать удар.

– Вот… а она говорит, что я ее подавляю, как личность… Ерунда… Она п-просто себе любовника завела! Всегда… мне п-постоянно изменяла… с соседями… со случайными знакомыми… иногда идем п-по городу, а ей мужики улыбаются. П-подмигивают…

…Если забрать ценности, то решат, что это ограбление. Район новый, ночь глухая…

– Чего они ей п-подмигивают, если не знакомы?

От первого удара Женька замолчал.

Покачнулся.

Но на лавке усидел. От второго – человек метил в висок, вспомнилось вдруг из урока биологии, что височная кость – самая тонкая, – стал заваливаться. И человек позволил ему упасть. Наклонился и ударил снова, а потом еще раз и еще, вымещая злость.

И с каждым ударом становилось легче.

Пока вовсе не отпустило.

Женька лежал грудой тряпья, а на душе человека воцарилось удивительное спокойствие. Человек отставил бутылку в сторону, преодолев брезгливость, обшарил карманы Женькиного пальто. Вытащил бумажник и часы снял, а вот кольцо на мизинце застряло намертво.

Пускай.

Бумажника и часов хватит для имитации. И… может быть, человеку все-таки повезет? Если, конечно, проклятие Матрены Саввишны не коснулось и его.

Он вздохнул и поднялся.

Куртку надо будет в химчистку сдать, а то мало ли, вдруг да кровь на манжеты попала… или еще какая грязь, которая позволит связать его с этой смертью.

Вообще с какой-нибудь смертью.

Как ни странно, но убийство вернуло мышлению утерянную было ясность. Генка взял картину на переработку? Это факт. Как и то, что сам он рисовать не умел. Значит, нанимал бы кого-то… А кто из его приятелей, старых и новых знакомых, баловался живописью?

Ответ был очевиден.

Вот стерва!

Спал Илья отвратительно. И сквозь муторные сны, в которых он пытался догнать лаковую коляску с женщиной, – лицо ее стремительно менялось, и незнакомка превращалась то в Таньку, то в Людку, то вовсе становилась Верой, – Илье подумалось, что этак он до ручки дойдет.

Надо было бросать дурное, но все-таки…

Картина манила.

Нет, ему была по-прежнему безразлична что стоимость ее, что уникальность, но вот сама она представляла собой загадку, а загадки всегда были его слабостью.

И эту Илья должен был решить.

Он бы и решил, то ли там во сне, догнав треклятую коляску, то ли уже наяву, подчиняясь настойчивому дребезжанию звонка. И этот звонок – отключить надо было телефон – спугнул какую-то донельзя важную мысль.

Проснувшись, он сообразил, что телефон все-таки молчит. Звонили в дверь, настойчиво так. И пока Илья до двери не добрался, звонить не прекращали.

Дверь он распахнул, не глядя.

– Чего? – Илья был слишком раздражен, чтобы пытаться быть вежливым или даже создавать иллюзию вежливости.

– Доброго утречка, – как-то слишком уж по-доброму сказал Олег Петрович. – В гости не пригласите?

– Не приглашу.

– И ладно, тогда я без приглашения.

– Что случилось?

Илья посторонился, пропуская незваного гостя, который держался весьма-таки по-хозяйски. В прихожей Олег Петрович долго вертел головой, потом куртку пощупал. Присел у ботинок.

А ботинки-то грязные.

В какой-то рыжей глине, в разводах.

– Где это вы вчера гуляли? – деловито осведомился Олег Петрович.

– Какое вам дело?

– Прямое… Видите ли… Как ни скорбно это осознавать, но в нашем с вами деле возник еще один труп.

Новость почему-то не удивила. А что, утро и без того поганое, самое оно для подобных известий.

– Чей?

– Некоего Евгения Семушкина… Знаете такого?

– Знаю, – не стал отрицать Илья. – Одноклассник мой… бывший одноклассник. Мы вчера виделись.

Возможно, в этом не стоило бы признаваться, потому как глаза Олега Петровича нехорошо блеснули. Он прямо-таки вперед подался, вперился взглядом, точно пытаясь проникнуть Илье под самый череп, в мысли его, что, конечно, было невозможно, хотя и заманчиво. В общем, стоило бы промолчать о вчерашней встрече. Да только промолчит ли Вера?

Благодарность – дело одно. А убийство – совсем другое.

Илья вздохнул.

– Давайте на кухню. Я все расскажу…

…Почти все.

Про встречу во дворах, якобы случайную, но теперь Илья не сомневался, Танька ее устроила. Зачем? Не понять. Но он спросит. Сегодня найдет и спросит… Она знает больше, чем говорит, и ее игры надоели. Рассказал про Леньку с картиной и дочь его, которая подтвердит, что эта картина была. Про машину, под которую его самого толкнули. И снимки показал, которые, впрочем, не произвели на Олега Петровича должного впечатления.