Как утопили в крови Языческую Русь. Иго нового Бога - читать онлайн книгу. Автор: Лев Прозоров cтр.№ 62

Летом 1380 года Киприан находился в Константинополе, куда поехал жаловаться на Дмитрия. Снять оттуда отлучение он не смог бы даже при желании – не было еще ни телеграфа, ни радио, ни сотовой связи. Покинув Москву летом 1378 года, он прибыл в Константинополь весною 1379-го – маловероятно, чтобы обратно он мог добраться быстрей, даже при большом желании – которое вряд ли испытывал. Кстати, летом в Константинополь приехал хлопотать о московских делах Михаил-Митяй, но, едва приехав, внезапно умер. Причем о смерти, ожидавшей Митяя в Царьграде, откровенно говорил своему окружению его недоброжелатель, активный сторонник византийской партии, Сергий Радонежский. Киприан летом еще был в Константинополе. Появиться на Руси до Куликовской битвы он не мог просто физически.

Это потом, уже после Куликовской победы, Киприан примирился с Дмитрием – победителей не судят. Кстати, Киприан занял свой пост при сопротивлении Дмитрия, пытавшегося провести на митрополичью кафедру своего духовника Михаила-Митяя, не без помощи Сергия.

Кстати же, будущее показало, что Дмитрий был целиком прав, не доверяя византийскому ставленнику – когда, уже после Куликова поля, к Москве подошёл Тохтамыш, Киприан, на которого отправившийся собирать войска князь оставил столицу, поступил совсем как архипастыри в 1237 году – сбежал.

Москву защищал – и погиб, защищая её, – литовский князь Остей, сын Андрея Ольгердовича.

Далее, Сергий, в общем-то, не благословлял. В ранних житиях рассказывается, как пустынник долго уговаривал князя поклониться Мамаю, поднести ему дары («почти дарами и воздай честь нечестивому Мамаю, да, видем твоё смирение, господь бог вознесёт тебя, а его неукротимую ярость и гордость низложит»), и только потом выговорил нечто среднее между благословением и предсказанием – мол, если пойдешь на Мамая в великой силе, то победишь.

Это в житиях. В самых ранних летописных описаниях Куликовской битвы, в статье за 1380 год Рогожского летописца и в аналогичной по содержанию статье Симоновской летописи, вошедших в свод 1409 года, ни слова об участии Сергия в подготовке Куликовской битвы не говорится. Нет упоминаний об этом и в Новгородской I летописи, написанной в 1448 году. И только через сто лет, когда не то что участники битвы и очевидцы предшествовавших ей событий, но и лежавшие в то время в люльках младенцы уже в основном умерли, в летописях вдруг объявилось известие о благословении Сергия. Но совсем не в том виде, к которому мы привыкли по мультфильму «Лебеди Непрядвы» и многочисленным трогательным картинкам из детских книжек и учебников. Не ездил Дмитрий в Троицкую обитель, не преклонял колена перед светлооким игуменом – просто за два дня до побоища, уже на Дон, Дмитрию якобы пришло письмо от Сергия: «И тогда приспе грамота от преподобного игумена Сергиа от святого старца, благословенаа». И только в XVI веке, в полном домыслов, фантазий и литературных цитат «Сказании о Мамаевом поборище» сложилась, наконец, привычная нам картинка с благословением Сергия и коленопреклоненным великим князем.

Насколько она достоверна, читатель, судите сами, а я еще раз напомню – Дмитрий был на тот момент под анафемой, и Сергий отлучение князя поддержал [57] .

Дальше – ещё занимательней. Войско Дмитрия стояло на Куликовом поле так, что первый удар ордынцев Мамая приняли на себя дружины пришедших зимой 1379/1380 годов на службу к Дмитрию Ивановичу литовских князей Андрея (отца Остея) и Дмитрия Ольгердовича.

Сами князья – крещёные, но, судя по именам, в первом поколении. Литва – держава ещё языческая, в стольном городе Вильно (будущем Вильнюсе) стоит каменный храм Перкунаса-Громовержца, русского Перуна, на месте которого после крещения Литвы поставят деревянный костёл.

В храме полыхает неугасимый костёр из дубовых дров. Среди дружинников-литвинов наверняка должно было оставаться немало язычников, причём необязательно литовских, балтских. Языческие поверья были крепки и в белорусском Полесье, входившем тогда в состав Литвы, – многие авторы утверждают, что и литвинами-то тогда называли тех, кого мы сегодня зовем белорусами.

Итак, впереди всех, в так называемом «сторожевом полку», в авангарде, находились литвины, в большинстве своём скорее всего или вчерашние язычники, или вполне себе сегодняшние. Литва вообще в христианство будет обращаться тяжко и медленно.

Далее идут таинственные, не названные по именам «князья Белозерские». Их – двенадцать, по сообщению всё той же «Задонщины», самого раннего из памятников Куликовского цикла. Войско их, соответственно, надо полагать, из Белозерья.

Как мы помним, жители этих мест не желали выдавать Яню Вышатичу волхвов до тех пор, пока он не припугнул их, что останется в их городке с дружиной на год. Изменилось ли что-нибудь за три столетия?

Честно говоря, не слишком. Неподалёку от Белого озера есть озеро Кубенское. Там в 1342 году, за четверть века до Куликовской битвы, князь Глеб Борисович застал «много множество неверных человек вскрай Кубенского озера великого по берегам». «Неверные» пытались выжить общину монахов-пустынников, угнездившуюся на островке Спас-Камень, напротив горы с многозначительным названием «Лысая».

Очевидно, Камень тоже играл какую-то роль в местной обрядности и язычники всего лишь пытались прогнать чужаков со священного для них места. Так что монахам приходилось «молитвы возсылающе богу отай» – то есть тайно.

Неспокойно пришлось на новом месте (на самом Белом озере) и другому пустынножителю – Кириллу Белозерскому. Он пришёл сюда уже после Куликовской победы – в 1397 году. Выходец из знатного боярского рода Вельяминовых обрёл здесь, как сообщает его житие, желанное одиночество – «и никому же ту о человек живущу».

Однако вскоре смиренного пустынника ограбили, а потом и попытались поджечь. Что говорит о том, конечно, что местность была не настолько пустынна, как хотелось того Кириллу, – вряд ли поджогами и ограблениями занимались медведи.

Благо и заселился он на горку над берегом, которую впоследствии стали называть Ивановской – как видно, она была местом для Купальских игрищ. Да и места неподалёку от Славенского волока безлюдными быть просто не могли.

Там же находится огромный камень-валун с врезанным «отпечатком» человеческой ступни. Такие камни – следовики – служили предметом языческого культа у многих народов. Неподалёку же располагалась деревня Болванцы – то есть Идолы.

А в реке Шексне, впадавшей в Белое озеро, найден был невысокий каменный истукан фаллической формы. Правда, был ли он тем самым «камнем», который низвергли в Шексну при крещении Белоозера, как полагает собравший все эти интереснейшие сведения вологодский подвижник-краевед и этнограф А.В. Кузнецов, я сказать не решусь.

Могу сказать одно – если это так, то Белоозеро крестили не ранее XIV столетия. Дело в том, что до начала этого века город стоял в другом месте, на берегу давшего ему имя водоёма, не над Шексной. Перенесён на новое место он был в результате разразившейся в середине столетия эпидемии «чёрной смерти», полностью опустошившей прежнее Белоозеро, после чего опустевший город и забросили.