Золото короля - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 42

Зажимая рану, я отползал в сторону, покуда не при-, валился спиной к бухте канатов возле борта. Расстегнулся, чтобы осмотреть правое подреберье, куда угодила шпага, — но ничего в темноте не разглядел. Зато почувствовал, как болит бок и как кровь сочится у меня между пальцами, стекая к пояснице и ляжкам, по ногам на палубу, и без того уже мокрую. Надо что-то делать, мелькнуло у меня в голове, иначе я в самом скором времени помру. От этой мысли, совсем ослабев, я стал жадно глотать воздух, стараясь не лишиться чувств, ибо в сем случае я нечувствительно изошел бы кровью, как приколотый кабанчик Вокруг шла схватка, и товарищи мои были слишком заняты, чтобы оказывать мне помощь, не говоря уж о том, что на зов мог подоспеть недруг и облегчить мои страдания, полоснув меня по горлу. Так что я предпочел помалкивать и справляться сам. Перевалившись на здоровый бок, я ощупал рану, силясь определить, насколько она глубока. Не больше двух пядей, спасибо замшевому колету, смягчившему удар — не зря уплатил я за обновку двадцать эскудо. Дышать было не больно, стало быть, легкое не задето, однако кровь не унималась, и я слабел с каждой минутой. Не законопатишь эту дыру, Иньиго, — можешь заказывать по себе панихиду. Приложить бы щепотку земли, чтобы кровь свернулась и запеклась, но где ж я тебе тут возьму землю? Не было даже чистой тряпицы. Обнаружив, что кинжал мой при мне, отрезал подол рубахи, скомкал и прижал к ране. Невзвидев света от боли, закусил губу чтобы не взвыть.

В голове мутилось все больше. Ладно, ты сделал все, что мог, утешал я себя, чувствуя, что неуклонно соскальзываю в черный бездонный провал, разверзшийся под ногами. Я не думал об Анхелике — да и вообще ни о чем не думал. Слабея с каждым мгновением, я привалился затылком к борту, и мне показалось, что он движется. Ну да, это у меня голова кружится, подумал я. Но тут же заметил, что шум боя отдалился — голоса и лязг оружия доносились теперь с носа, со шканцев. К борту, едва не задев меня, подскочили какие-то люди, спрыгнули вниз, в воду. Всплеск, испуганный вскрик. В ошеломлении взглянул вверх — показалось, кто-то, обрубив шкоты, поставил марсель на грот-мачте, потому что парус вдруг опустился, надулся от ветра. И тогда губы расползлись в дурацкой гримасе, обозначающей улыбку счастья, — я понял, что мы победили, что люди Себастьяна Копонса сумели перерезать якорный канат, и галеон в ночной тьме двинулся к песчаным отмелям Сан-Хасинто.

Надеюсь, он не сдастся и получит то, что ему причитается, подумал Диего Алатристе, покрепче перехватывая шпагу. Надеюсь, у этой сицилийской собаки хватит достоинства не просить пощады, потому что я убью его в любом случае, а безоружных убивать я не люблю. И с этой мыслью, побуждаемый необходимостью спешно завершить дело, не натворив в последний момент ошибок, капитан собрал последние силы и обрушил на итальянца град ударов столь стремительных и яростных, что и лучший в мире фехтовальщик принужден был бы дрогнуть и отступить. Попятился и Малатеста: он с трудом парировал каскад выпадов, однако сумел сохранить хладнокровие и, когда капитан завершил серию, ответил боковым ударом в голову, лишь на волосок не достигшим цели. Кратчайшая заминка позволила итальянцу оглянуться по сторонам, оценить положение дел на палубе и заметить, что галеон неуклонно сносит к берегу.

— Что ж, Алатристе, твоя взяла…

И не успел договорить — клинок кольнул его чуть пониже глаза. Малатеста застонал сквозь зубы, вскинул свободную руку к лицу по которому заструился тоненький ручеек крови. Не потеряв самообладания, тотчас почти вслепую сделал ответный выпад, едва не проткнув колет Алатристе. Капитан вынужден был отступить на три шага.

— Отправляйся к дьяволу, — процедил итальянец. — Вместе с золотом.

Продолжая угрожать капитану шпагой, он взлетел на фальшборт и спрыгнул вниз, растаяв во тьме, подобно тени. Алатристе, полосуя лезвием воздух, кинулся следом, но услышал только донесшийся из черной воды всплеск. И замер в оцепенении, почувствовав вдруг неодолимую усталость и тупо уставясь туда, где исчез итальянец.

— Извини, Диего, малость замешкались, — услышал он за спиной знакомый голос.

Рядом, тяжело дыша, стоял Себастьян Копонс — голова повязана платком, в руке — шпага, сплошь покрытая засохшей кровью. Алатристе все с тем же отсутствующим видом кивнул.

— Потери большие?

— Половина.

— Иньиго?

— Подкололи… Но ничего, не опасно. Капитан снова кивнул, не сводя глаз с мрачного черного пятна за бортом. За спиной слышались ликующие крики победителей и предсмертные стоны последних защитников «Никлаасбергена» — их добивали, не слушая мольбы о пощаде.

Когда кровь унялась, мне стало легче, и силы мало-помалу начали возвращаться. Себастьян Копонс очень удачно перевязал рану, и с помощью Бартоло Типуна я добрался до трапа, ведущего на шканцы. Наши сбрасывали за борт убитых, предварительно очистив их карманы от всего мало-мальски ценного. Только и слышались зловещие всплески, и никому так и не довелось узнать, сколько же фламандцев и испанцев из экипажа «Никлаасбергена» погибли в ту ночь. Пятнадцать? Двадцать? Или больше? Прочие попрыгали в море во время боя и сейчас уже пошли ко дну или барахтались в темной воде, в пенной струе за кормой галеона, который северо-восточный ветер нес прямо на песчаные отмели.

На окровавленной палубе вповалку лежали тела наших. Тем, кто штурмовал галеон с кормы, досталось крепче — Сангонера, Маскаруа, Кавалер-с-галер, мурсиец Шум-и-Гам, всклокоченные, с открытыми или плотно сжатыми ртами, замерли в тех самых позах, в которых застала их старуха-Парка. Гусман Рамирес упал за борт, а у лафета пушки, сердобольно прикрытый чьим-то колетом, кончался, негромко постанывая, Андресито-Пятьдесят-горячих: кишки из распоротого живота вывалились до колен. Энрикес-Левша, мулат Кампусано и Сарамаго-Португалец отделались ранами полегче. На палубе валялся еще один убитый, и я довольно долго всматривался в его черты, ибо и вообразить себе не мог, что подобная участь постигнет и счетовода. Глаза его были полуоткрыты, и, казалось, он до последней секунды следил за тем, чтобы все шло как должно и в соответствии с тем, за что платили ему его чиновничье жалованье. Лицо было еще бледней, чем обычно, губы под крысиными усиками недовольно кривились, как будто он досадовал, что лишен возможности составить официальный документ — как полагается, по всей форме, на бумаге, пером и чернилами. Смерть не придала значительности облику распростертого на палубе счетовода: он был, как и при жизни, тих и нелюдим. Кто-то рассказал мне, что вместе с людьми Копонса он вскарабкался на борт, с умилительной неловкостью путался в снастях, вслепую махал шпагой, владеть которой не научился, а вскоре, в первые же минуты боя, без стона и жалобы рухнул замертво, отдав жизнь за сокровища, не ему принадлежащие. За короля, которого лицезрел лишь однажды и то издали, который даже не знал, как его зовут, и при встрече, случись она, не сказал бы ему ни слова.

Завидев меня, Алатристе приблизился, осторожно ощупал рану, потом положил мне руку на плечо. При свете фонаря я заметил на его лице отстраненно-рассеянное выражение: он еще не отошел от боя и с трудом возвращался к действительности.