Грейс от досады прикрыла глаза. Но потом сообразила, что ее снимают, и снова открыла. Рон между тем отложил одну камеру и принялся возиться с другой. Воспользовавшись шансом, Грейс заговорила:
– В том-то и проблема, что люди слишком полагаются на пресловутое «просто почувствуешь», а тех, кто не произвел впечатления с самого начала, даже не рассматривают. Лично я считаю, что не существует никаких «вторых половинок». На самом деле есть много разных людей, с которыми у вас могли бы сложиться хорошие, гармоничные отношения. Вы встречаете их каждый день. Но все так очарованы идеей любви с первого взгляда, что обращают внимание только на быстрые, дешевые эффекты.
– Повернитесь, пожалуйста, в другую сторону, – прервала Ребекка.
С таким же успехом могла бы попросить «заткнитесь, пожалуйста», подумала Грейс. Теперь Ребекка сидела в ее кресле за ее столом. Заметив, что Грейс это неприятно, ободряюще улыбнулась. Стало еще неприятнее.
Но было и еще одно обстоятельство, заставлявшее ощущать дискомфорт. Изогнувшись в неестественной, неудобной позе на кушетке для клиентов и фотографируясь для «Вог», на страницах которого точно не будет напоминать супермодель, Грейс поначалу не задумывалась на эту тему, однако факт оставался фактом. Подобно фотографу Рону, подавляющему большинству клиентов и значительному количеству будущих читателей, Грейс и сама «просто почувствовала». В первый раз увидев Джонатана Сакса, сразу поняла, что станет его женой и будет любить этого мужчину всю жизнь. Это обстоятельство Грейс скрывала и от агентессы Сарабет, и от редакторши Мод, и от пресс-агента Джей-Колтон. Не собиралась признаваться ни будущей невесте Ребекке, ни Рону, который, так же, как она, сразу узнал своего человека. С Джонатаном они познакомились осенью. В компании подруги Виты и ее бойфренда Грейс отправилась на вечеринку в честь Хеллоуина, устроенную студентами-медиками в темном подвале института. Вита и бойфренд сразу присоединились к веселью, но Грейс надо было забежать в туалет. В результате она заблудилась в подвальных коридорах, ощущая все большее раздражение и даже легкий страх. Но тут вдруг наткнулась на человека, которого мгновенно узнала, хотя была уверена, что никогда раньше не встречала. Это был тощий парень с растрепанными волосами и неэлегантно отросшей длинной щетиной. На нем была футболка с эмблемой университета, а в руках незнакомец нес пластиковый таз с грязной одеждой. Наверху стопки покачивалась книга о Клондайке. Заметив Грейс, парень приветствовал ее сногсшибательной улыбкой, от которой в темном коридоре стало светлее. Грейс приросла к месту и поняла, что это начало новой жизни. Не успела она сделать вдох, а этот парень, о котором Грейс не знала ничего, даже имени, вдруг стал самым близким, дорогим, желанным и необходимым человеком на свете. Грейс просто почувствовала! Потому и выбрала его. В результате теперь у нее были прекрасная жизнь, прекрасный муж, прекрасный ребенок, прекрасный дом и прекрасная работа. В ее случае счастье помогла обрести та самая любовь с первого взгляда, однако подобное везение бывает не у всех, и со стороны Грейс было бы безответственно рассказывать о подобных вещах клиенткам.
– Может, сделаем парочку крупных планов? Не возражаете? – спросил Рон.
«Интересно, почему я должна возражать?» – подумала Грейс. Она-то думала, что вовсе лишена права голоса.
– Хорошая мысль, – откликнулась Ребекка, подтверждая, что вопрос предназначался ей.
Грейс подалась вперед. Линза объектива очутилась совсем близко, всего в нескольких дюймах от ее лица. Грейс стало любопытно – если заглянуть туда, увидишь ли с другой стороны глаз фотографа? Однако взгляду ее представилось только темное стекло. Раздалось оглушительно громкое щелканье. «Значит, фотограф может видеть меня через объектив, а я его – нет», – отметила Грейс. Потом подумала, что, пожалуй, чувствовала бы себя приятнее, скрывайся по другую сторону золотисто-карий глаз Джонатана. Впрочем, сколько помнила Грейс, муж ни разу не держал в руках камеру и тем более не снимал ее вблизи. По умолчанию главным фотографом в семье считалась Грейс. Однако к помощи навороченного оборудования не прибегала, да и в плане мастерства до Рона ей было далеко. И вообще, Грейс не могла сказать, что это занятие пробуждало в ней особый энтузиазм. Да, это она снимала дни рождения и родительские дни в летнем лагере. Она сфотографировала Генри заснувшим в маскарадном костюме Бетховена с жабо и париком, играющим с дедушкой в шахматы… И свою любимую фотографию Джонатана Грейс тоже сделала сама – у озера, через несколько минут после окончания заезда в честь Дня памяти. Джонатан как раз плеснул на себя водой из пластикового стакана. Лицо выражает неприкрытую гордость и скрытое желание. Впрочем, возможно, Грейс кажется, будто лицо Джонатана выражает желание, только потому, что теперь она знает – судя по подсчетам, всего через несколько часов будет зачат Генри. Джонатан поужинал, потом долго стоял под теплым душем, затем лег с Грейс в ее детскую кровать. Вот он покачивается над ней, произнося ее имя снова и снова, и Грейс была совершенно счастлива. Даже не потому, что очень хотела ребенка. В этот момент все соображения, даже это, отступили на второй план. Для Грейс имел значение только он, Джонатан. И теперь эта фотография пробуждает приятные воспоминания. Глаза на снимке и глаза, скрывающиеся за камерой.
– Замечательно! – Рои опустил камеру, и Грейс снова увидела его глаза – ничем не примечательные карие. Застеснявшись своих мыслей, Грейс смущенно рассмеялась.
– Да нет, правда хорошо получилось, – не понял Рои. – Ну все, дело сделано.
Глава 2
Мама – лучшая работа
Дом Салли Моррисон-Голден на Восточной Семьдесят четвертой улице имел запущенный вид, причем совершенно намеренно. Подобное впечатление жилище производило начиная с фасада. На окнах висели горшки с неприметной зеленью – одна половина засыхала, вторая уже засохла. С металлической решетки над дверью свисал сдувшийся красный шар. Находился дом на зеленой боковой улице между двумя безупречно элегантными городскими особняками из бурого песчаника. Оба строились «под старину» – вероятно, над проектами работал один архитектор. Сверкая идеально чистыми оконными стеклами и хвастаясь роскошными цветочными композициями, оба дома, казалось, терпели присутствие неопрятного соседа с привычным недовольством.
Когда перед Грейс открыла дверь плотная, коренастая няня из Германии, вызывающий бардак предстал во всей красе. В этом доме беспорядок царил везде и всюду, начиная с порога. Например, дверь нельзя было распахнуть полностью, потому что за ней громоздились набитые пакеты из супермаркета. От коридора до кухни, а от кухни до лестницы пол практически ровным слоем усыпали игрушки и другие свидетельства присутствия в доме детей. Оставалось только гадать, какой кавардак устроен на втором этаже. И все это конечно же нарочно, отметила Грейс, шагнув внутрь, пока няня (Хильда?.. Хельга?..) придерживала дверь. В этом городе толстосумов Салли была самой богатой женщиной из всех, кого Грейс знала лично. В числе ее домашней прислуги наверняка имелся кто-то, в чьи обязанности входило наводить если не идеальную чистоту, то хотя бы относительный порядок, пусть даже в доме растут четверо детей. Не говоря уже о двух детях Саймона Голдена от первого брака – те приезжали в гости по выходным со своими школьными принадлежностями, спортивным инвентарем и электронными гаджетами. И все же Салли подобные порядки – вернее, беспорядки – устраивали. Разбросанная обувь, стопки старых номеров «Обсервер» и «Таймс», пакеты из магазинов детских товаров и домашней утвари, не дававшие подступиться к лестнице. Грейс подсчитала в уме – пять минут на то, чтобы все это унести, разобрать и сложить освободившиеся пакеты туда, где хозяевам удобно хранить их для дальнейшего использования. Еще две минуты, чтобы отложить чеки, – вдруг потребуется что-то вернуть или обменять? Потом отрезать ярлыки с одежды и отнести ее в кладовку. Отнести краски и бумагу в детскую. И наконец, выкинуть оберточные материалы в мусорное ведро. На все эти действия уйдет максимум одиннадцать минут, и ничего сложного. Элегантному дому в стиле неогрек никак не удавалось блеснуть во всей красе – молдинги с зубчатыми орнаментами и штукатурка на стенах скрывались под как попало развешанными листами бумаги с детскими каракулями и аппликациями из макарон. Такой коридор уместнее смотрелся бы в детском саду. Даже ктуба
[3]
, по традиции красиво, торжественно оформленная и напоминавшая страницу из Келлской книги
[4]
, висела в самодельной рамке из палочек от леденцов. Местами виднелись прилипшая пыль и островки засохшего клея. Хотя чему удивляться, подумала Грейс. Салли обратилась в иудаизм по просьбе будущего мужа, а после свадьбы без малейшего труда переняла его легкомысленное отношение ко всему традиционно иудейскому.