Кремль-1953. Борьба за власть со смертельным исходом - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 65

— Ну, все, спасибо.

Шелепин встал:

— До свидания, товарищ Сталин.

Вождь не ответил.

«В последний раз я видел Сталина вблизи, — вспоминал Михаил Иванович Халдеев, тогда первый секретарь Московского горкома комсомола, — 21 января 1953 года на торжественном заседании, посвященном годовщине со дня смерти В.И. Ленина. Затылок Сталина был уже явно склеротический, весь в красных прожилках, волос мало, они отдавали рыжеватым цветом. Меня удивил его низкий лоб — совсем не такой, как изображали на портретах. В руке он держал карманные часы и каждые семь-восемь минут подзывал к себе Маленкова, чтобы спросить, как долго будет продолжаться доклад. Видно было, что Сталин плохо себя чувствует, ему тяжело дается пребывание на людях».

Внешних признаков недомогания у него до последнего времени не наблюдалось, вспоминал Шепилов. По-прежнему полночи проводил за трапезой. Не ограничивая себя, ел жирные блюда. Перед ужином выпивал пару рюмок коньяку и переходил на грузинские вина. Этикетки на бутылках были не заводские, а напечатаны на машинке.

В последние годы старался побольше отдыхать. Заботился о себе. Соратники полагали, что он здоров.

А чем же он болел?

Он дважды перенес тиф. Вероятно, в ссылке заразился туберкулезом. Правое легкое сильно пострадало, он тяжело дышал и говорил тихим голосом. Возможно, поэтому избегал публичных выступлений. Его мучили простуды, ангины с высокой температурой, поносы (иногда он буквально не мог далеко отойти от туалета). Его лечил видный отоларинголог Борис Сергеевич Преображенский, который с 1932 года был консультантом Лечебно-санаторного управления Кремля. В 1952-м академика Преображенского арестовали по «делу врачей».

Судя по тому, что с середины тридцатых к нему стали приглашать известного профессора-кардиолога Владимира Никитича Виноградова, вождь страдал от высокого давления, атеросклероза. Виноградов известен трудами по диагностике и лечению инфаркта миокарда. В 1952 году его тоже посадили как «врача-вредителя».

Светлана Аллилуева вспоминала об отце:

«В годовщину Октября осенью 1952 года я поехала к нему на дачу со своими детьми… Кажется, он был доволен вечером и нашим визитом. Как водится, мы сидели за столом, уставленным всякими вкусными вещами — свежими овощами, фруктами, орехами. Было хорошее грузинское вино, настоящее, деревенское, — его привозили только для отца последние годы, — он знал в нем толк… Это был вообще единственный раз, когда я была вместе с отцом и своими двумя детьми.

И потом я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда я видела его в последний раз. Он плохо выглядел в этот день. По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть гипертонии. Обычное застолье, обычные лица, привычные разговоры, остроты, шутки многолетней давности. Странно — отец не курит. Странно — у него красный цвет лица, хотя он обычно всегда бледен (очевидно, было уже сильно повышенное давление)».

Многие годы он почти непрерывно курил трубку. Шепилов однажды озабоченно сказал:

— Товарищ Сталин, вы так много курите. А ведь вам, наверное, нельзя?

— Вы невнимательны, — ответил Сталин, — я же не затягиваюсь. Я просто так: пых-пых. Раньше затягивался, теперь не затягиваюсь.

В последний год неожиданно бросил курить и очень гордился этим…

Официальных заседаний бюро президиума ЦК после XIX съезда он не собирал.

«Когда Сталин приезжал с «ближней» дачи, он обзванивал нас через секретариат, и мы приходили в его кабинет в Кремле, а чаще всего в кино, — рассказывал Хрущев. — Смотрели картины и попутно в перерывах обсуждали те или иные вопросы. После кино Сталин, как правило, объявлял, что надо идти покушать. В два или в три часа ночи, все равно, у Сталина всегда это называлось обедом.

Садились в машины и ехали к нему на «ближнюю» дачу. Там продолжалось «заседание», если так можно сказать. Собирались в таком составе: Сталин, Берия, Маленков, Хрущев. Не всегда присутствовал на таких узких заседаниях — ужинах или обедах Булганин, еще реже присутствовал Каганович, а Ворошилова почти никогда не приглашали».

Близкие к нему люди не могли не замечать перемен в его поведении. Он стал еще подозрительнее. Вождь существовал в мире уголовных преступников. Если он убивал, то почему же его не могли убить?

«Когда мы ехали из Кремля на ««ближнюю» дачу», — вспоминал Хрущев, — то стали вдруг петлять по улицам и переулкам Москвы… В машину со Сталиным обычно садились Берия и Маленков. Я чаще всего садился в одну машину с Булганиным. Я спрашивал потом тех, кто сидел со Сталиным: «Чего вы петляли по переулкам?» Они отвечали: «Ты нас не спрашивай. Не мы определяли маршрут. Сталин сам называл улицы. Говорил: повернуть туда, повернуть сюда, ехать так-то, выехать туда-то…»

Боялся покушений. Если можно было организовать убийство Троцкого, то почему кто-то не возьмется организовать убийство Сталина? Потому в последние годы на «ближней» даче сменил охрану и прислугу. Убрал людей, связанных с теми, кого он выгнал, ведь они могли затаить ненависть и отомстить. Расстался со своим многолетним помощником Поскребышевым и начальником охраны Власиком, потому что подозревал, что они делились информацией с Берией. А он этого не хотел. Понимал: Берия — не тот человек, который, когда за ним придут, возьмет зубную щетку и позволит увезти себя в Лефортово. Вот и не желал, чтобы Лаврентий Павлович успел приготовиться к аресту.

Сталин избавлялся от тех, кто потерял хватку, успокоился, не видел, сколько вокруг врагов, словом, не годился для нового Большого террора. Устранял и тех, кто в принципе мог быть опасен. Исходил из того, что удар нанесет тот, кто рядом.

Отдыхая на юге, Сталин вдруг спросил одного из своих лечащих врачей:

— Доктор, скажите, только говорите правду: у вас временами появляется желание меня отравить?

От испуга и растерянности доктор не знал, что ответить. Посмотрев на него внимательно и убедившись, что этого человека ему опасаться не следует, вождь добавил:

— Я знаю, вы, доктор, человек робкий, слабый, никогда этого не сделаете. Но у меня есть враги, которые на это способны…

На его даче постоянно появлялись все новые запоры и задвижки. Вокруг столько охраны, а он боялся… Спать всякий раз ложился в другой комнате: то в спальне, то в библиотеке, то в столовой. Задавать вопросы прислуга не решалась, поэтому ему стелили сразу в нескольких комнатах.

В 1943 году сын наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина шестнадцатилетний Владимир, обезумев от страсти, выстрелил в любимую девушку — дочь дипломата Константина Александровича Уманского, назначенного послом в Мексику. Юноша не хотел расставаться с любимой. Это случилось на ступенях лестницы Большого Каменного моста. Второй выстрел Шахурин-младший сделал в себя.

Пистолет Владимир Шахурин взял у одного из сыновей Анастаса Микояна — Вано. Завели уголовное дело. Поручили его Льву Шейнину, широко известному своими детективными рассказами, а в ту пору начальнику следственной части Прокуратуры Союза ССР.