Этой ночью я ее видел - читать онлайн книгу. Автор: Драго Янчар cтр.№ 21

Но в это августовское утро здесь было письмо и требовало ответа, меня охватило такое волнение, что и не снилось. Перед глазами всплыла освещенная солнцем местность у подножья гор, широкие благодатные поля, белая полоска дороги и нас трое в автомобиле, поднимающем клубы пыли. Это было в тот воскресный день, ближе к вечеру, когда мы наехали на лягушку.

В сентябре сорок второго, в конце августа или, может, в начале сентября. Теплым поздним воскресным полднем мы ехали к ним в поместье, Лео вел машину, рядом с ним сидела Вероника, а я на заднем сиденье. Они заехали за мной в Крань по дороге из Любляны. В моем распоряжении в то воскресенье не было ни одной машины, я позвонил Лео, хотел сказать, что не смогу быть на ужине, потому как не на чем ехать. Она подошла к телефону: ерунда, мы вас заберем и поедем вместе. У нас сегодня пианист, будем слушать Бетховена. Я немного колебался, более всего потому, что понимал, что для их положения было бы не совсем корректно, если бы люди увидели, что они разъезжают с немецким офицером. Год назад нас приняли сносно, теперь же крестьяне уже смотрели на нас исподлобья, наше командование тоже не всегда бывало на высоте, да и военные успехи были уже не столь однозначны, сводки из России и Африки не всегда радовали. Лео это было понятно, но вот она жила как на Луне, так это называется, политика ее совершенно не интересовала, война была где-то далеко в России, наше пребывание в ее стране было более или менее временным или по воле случая, что называется по службе; когда всему этому придет конец, будем обмениваться открытками. Я сказал им, что мне и обратно не на чем ехать, а утром я должен быть в госпитале на утреннем обходе.

Ерунда, повторила она, переночуете у нас, а завтра мы уж как-нибудь доставим вас назад к вашим больным.

Порой ей было невозможно возражать. Не знаю, почему я вспомнил об этой поездке еще тогда, в сорок четвертом, когда в Италии узнал, что они исчезли из Подгорного, она и ее муж. Только ли из-за той лягушки? Эта поездка и теперь живо встала перед глазами, равномерный шум мотора, длинные тени мягкого вечера. Во время плавной езды Вероника неожиданно закричала, смотри, лягушка. И мгновение затем: мы задавили ее. Она потребовала, чтобы Лео остановился. Он остановился, и она вышла, он взглянул на меня через плечо: мол, такая уж вот она. Несколько странная иногда бывает. Она вернулась назад по дороге и склонилась у останков раздавленной лягушки. Некоторое время мы подождали, а потом и сами вышли, закурили и подошли к ней. Вероника готова была расплакаться. Бедняжка, произнесла она, колесо через нее проехало. Несмотря на пережитое потрясение, ее занимала анатомия того тельца, как будто она хотела, чтобы и мы осознали, что случилось. Смотри, обратилась она к Лео, это кишки, желудок и пузырь у бедняжки лопнули, но здесь на бедре еще мышцы, которыми она дергает. Лео пожал плечами, она поднялась. Нагнись, произнесла она, ты что, не видишь? Лео терпеливо наклонился в угоду ей.

Посмотри, почти шепотом произнесла она, как смотрят эти глаза, они ведь еще живые.

Потом она повернулась ко мне: доктор, неужели ничего нельзя сделать. Я не понял: это вопрос или утверждение. Я отшутился, что я не ветеринар, она строго посмотрела на меня и пошла к автомобилю. На мгновение у меня испортилось настроение. Чего только ни доводилось мне видеть, кишки человеческие, вылезавшие из развороченного живота. И человеческие глаза, которые были еще живыми, угасшими в следующий миг. В любом случае, мне это казалось чересчур, если кто-то устраивает цирк из-за раздавленной лягушки, да еще делает вид, что обижен, не находя сочувствия у других.

В то время я уже почти год был в Верхней Крайне, в альпийской части сложившей оружие и распавшейся Югославии. С самого начала, как только я очутился здесь, местность напоминала мне о доме, где венцы горных хребтов возвышаются над нашими озерами. После того, как в топях Приднепровья шрапнелью русской гранаты мне порвало связки под коленкой, какое-то время я кочевал по лазаретам, в которых мои коллеги кое-как меня залатали, затем, наездившись в поездах, я оказался в санатории рядом с домом в Баварии. Не более чем через месяц я уже ходил, хотя до самого конца войны легкая хромота так и осталась. Я думал, что меня комиссуют, но врачей не хватало, поэтому мне сказали, что для службы в каком-нибудь тихом тылу я вполне годен. Ну, не на парад, конечно, строевым шагом, сказал один из комиссии, но ходишь ты вполне сносно. Направили меня в Крайну. Там, в сравнении с тем, что мне пришлось пережить в болотах России, было относительно спокойно. Я служил в госпитале в Крани, жил вместе с несколькими врачами в доме, обитателей которого наши выселили куда-то на Балканы, и мы каждый день благодарили всевышнего, какое счастье! Особенно позволительно было так говорить мне, оставившему позади украинские топи, марш-броски, выстрелы из засады, вой минометных очередей. Было относительно спокойно, говорили о партизанах и наступлении итальянцев, наших союзников, в дремучих лесах в нижней части страны. И здесь тоже случались нападения на склады оружия или военные патрули, офицеры разгромленной югославской армии безуспешно пытались организовать сопротивление, тогда о нашествии большевиков было известно немного. Иногда привозили какого-нибудь нашего раненого, но по большей части мы лечили переломы, мозоли и дезертиров, которые хотели спокойно после казарменной муштры и патрулирования альпийских долин и лесных склонов отлежаться в постели. Собственно говоря, в тот год, там можно было жить почти как в Германии, которую еще не начали уничтожать бомбовые атаки, я нагружал колено, совершая по окрестностям длинные прогулки по утренней росе, скалистые пики издалека напоминали мне родной баварский край; когда солнце припекало посильнее, пчелы гудели на цветочных полях, люди собирали картошку, война была далеко.

С Вероникой я познакомился вскоре после своего приезда. Однажды в воскресенье после обеда в мое дежурство привезли пациентку с высокой температурой, женщина стонала от боли и уже начинала бредить. Я определил у нее воспаление двенадцатиперстной кишки и назначил на операцию. С ней был молодой мужчина по имени Йеранек, во всяком случае, его так называли. Имя я запомнил, потому что оно звучало непривычно для моего уха и потому что Йеранека я и потом встречал, когда гостил у Вероники и Лео в Подгорном, где он выполнял разную поденную работу. Я запомнил его еще и потому, что милая дама, которая привезла больную и все время держала ее за руку, произнесла это имя, Йеранек. Вы ведь ее вылечите, господин доктор, произнесла она на безукоризненном немецком, я ей все время говорю, чтобы она не трусила. Йеранек тоже здесь, ваша больная боится, как бы он не ушел. Йеранек — это ее жених, они собираются пожениться. Когда больную увезли из палаты, она показала на двор, там возле машины ошивался коренастый широкоплечий мужчина в зеленой шапке на голове, это Йеранек, сказала она. Хороший парень.

Этот Йеранек ваш шофер? спросил я.

Нет, ответила она, я ее привезла, а он увязался за нами, влюблен в нее.

Вы водите машину? с удивлением спросил я.

Не только машину, засмеялась она, и самолет, если потребуется.

Она сказала, что сдала экзамен на управление самолетом. Спортивным самолетом. Йеранек иногда подрабатывает у них. Больше, чем Йеранек, меня заинтересовала эта элегантная и необычная дама, которая умела пилотировать самолет, во что я в первый момент, признаться, едва поверил, наверняка, впрочем, может управлять тем большим автомобилем. И по-немецки говорит с берлинским акцентом. Она рассказала, что училась в Берлине. По большей части, живет в каком-то поместье у подножия гор, а иногда в Любляне, где у них квартира. Однако теперь большую часть времени проводит в поместье под названием Подгорное, Любляна в итальянской зоне, и она не любит ездить через мерзкие КПП, где вооруженные люди досматривают машину, и вообще ведут себя так, точно тут все какие-то разбойники. Она спросила, когда можно забрать больную. Я ответил, что через неделю, надеюсь, все будет в порядке.