– Что вообще?
– Вообще едва выжил. Пить начал по-черному. Мы тогда с Сашей от него ни на шаг не отходили, боялись, как бы чего с собой не утворил. Однажды с рельсов снимать пришлось. Ох, и набили мы ему тогда морду! Еле в чувство привели… Переживал он сильно, винил себя и за смерть больной, и за отца. У них тогда были сложные отношения. Вадим даже фамилию матери взял, чтобы его с профессором Ладышевым не ассоциировали. Сам всего хотел добиться, доказать. В первую очередь отцу. А оно вон как обернулось… Когда все более-менее улеглось, мы пытались разыскать ту журналистку.
– Для чего? – испуганно отреагировала Катя.
– В глаза посмотреть. Надавить, чтобы опровержение написала. Да вот только опоздали: приехали по адресу редакции на съемную квартиру – там уже никого. Газету закрыли. Вернее, газетенку. Даже спросить было не у кого, кто такая. Так и осталось имя профессора Ладышева опороченным. А ведь не будет ей в жизни счастья, как ни крути. Рано или поздно каждый ответит за свои грехи.
– А вдруг та журналистка не знала всей правды и ее просто использовали? – тихо спросила Катя.
– А разве незнание освобождает от ответственности? Разве Вадима спасло то, что он слепо доверял Гаркалиной? Ничего, сколько веревочке ни виться… Если вообще существовала журналистка с фамилией Евсеева. Скорее всего, псевдоним.
Катю бросило в жар. Напряжение дня моментально снова достигло пиковой точки и, захватив сознание, приготовилось перевалить через нее, покатиться кубарем вниз. Перед глазами вдруг все поплыло.
– Воды, – прошептала она побелевшими губами.
– Э-э-э!!! Ты чего?
Подскочив, Андрей быстро подхватил на руки теряющую сознание гостью, подсунул под голову подушку и уложил на диван. Спустя минуту ее губ коснулась чашка с водой, в нос ударил уже ставший привычным резкий запах нашатыря.
– Что с тобой? – обеспокоенно спросил он, обхватив ладонью запястье. – Что-то болит?
«Душа», – простонала про себя Катя.
– Ничего не болит… Перенервничала за день…
– Сердце, как у кролика, стучит, – послушав пульс, прокомментировал Андрей. – Подожди, сейчас давление измерю. Что-то ты мне не нравишься, – пробурчал он, направляясь в прихожую, откуда вернулся с небольшой сумочкой.
Обернув манжеткой плечо, он приставил к руке стетоскоп и принялся следить за стрелкой. Катя наблюдала за ним отрешенно, словно сквозь мутное стекло. В голове крутились обрывки воспоминаний многолетней давности: квартира на углу Комсомольской и Карла Маркса, редакция газеты «Городские ведомости», заплаканная Мария Ивановна, встреча с женщиной, убеждавшей, что пора положить конец беспределу в медицине. И она, совсем юная, амбициозно считающая себя вполне сложившимся журналистом. Номер газеты со статьей за ее подписью…
«Что же там было дословно? Надо обязательно найти и перечитать…»
– Повышенное давление, – констатировал Заяц, снимая манжетку. – Не так, чтобы сильно, но хорошо бы что-нибудь принять. У тебя оно часто скачет?
– Не знаю, я никогда за ним не следила.
– Ну и зря. Сердечно-сосудистые заболевания – бич человечества, – поучительно заметил он. – А учитывая наследственность…
– Андрей, мне надо идти, – перебила его Катя, приподнявшись с подушки.
– Еще чего, лежи! – он буквально пригвоздил ее пятерней к дивану. – Позвоню-ка я Вадиму, спрошу, что с тобой делать, – потянулся он за мобильником.
– Ты с ума сошел? У него и без того проблем выше крыши! – остановила она его. – Подумаешь, голова закружилась! Не выспалась, перенервничала. Отпусти, – придав лицу бодрый вид, убрала она его руку. – Я спешу. Мне еще в Ждановичи и к Нине Георгиевне. Обещала вечером в гости заглянуть, – приняв вертикальное положение, она прислушалась к себе: вроде как полегчало. – На пирог с вишней.
– Везет же некоторым, – вздохнул Заяц. – Пирог с вишней у Нины Георгиевны отменный… Ты правда в порядке? – уточнил он, обеспокоенно всматриваясь в ее лицо.
– В порядке, – покинула диван Катя. – Извини. Честное слово, не хотела я падать в обморок, – направляясь в прихожую, через силу улыбнулась она.
– Да уж понятно, что не хотела, – согласился он. – Только признайся, зачем тебе понадобилась эта история?
– Потому что история никогда не заканчивается, она всегда имеет продолжение. Хотим мы того или нет, – надевая шубу, услужливо поданную хозяином, туманно изрекла Катя.
– Кать, ты точно больна. Зря я тебя отпускаю, – открыв дверь, засомневался он.
– Все хорошо, Андрей, – обернулась она. – Вдруг не придется больше… В общем, я рада за Вадима: ты настоящий друг, – и грустно улыбнулась напоследок.
Заперев замки, хозяин вошел в закрытую от глаз нежданной гостьи комнату, присел на кровать, зевнул, сбросил тапки и принял горизонтальное положение.
«Странные существа – женщины, – подумал он, натягивая на себя одеяло. – Прилетела, разбудила, взбудоражила, потеряла сознание и улетела. Попробуй пойми их… И какого хрена я ей все рассказал? Кто меня за язык тянул?» – чувствуя растущее недовольство собой, тяжело вздохнул Заяц.
7
Катя вышла из подъезда, села в машину, завела двигатель, включила фары, но так и не тронулась с места. Голова не просто гудела – она раскалывалась на части, разламывалась, разваливалась, держалась лишь на хаотично переплетенных мыслях.
Нестерпимо захотелось спать. Отключиться, забыться, вычеркнуть из памяти этот ужасный день, будто его и не было! Но ведь он есть и еще не закончился. Нина Георгиевна ждет… Вот только как посмотреть ей в глаза? Ведь это из-за нее, Кати, умер ее супруг. А Вадим? Что будет с ним, когда узнает правду? Пригрели на груди змеюку-убийцу. А «убийца» еще и влюбилась в того, кого едва не погубила. Какой, к черту, пирог? Кусок в горло не полезет.
«Господи, за что???» – взмолилась она, обессиленно упав лицом на руль.
Глаза наводнили слезы. Первая, самая крупная и тяжелая капля, не удержавшись, шлепнулась на руку, оставляя щекочущий след, медленно потекла по ладони.
«Слезами горю не поможешь. Надо ехать», – послало слабый импульс сознание.
Подняв голову, затуманенным взглядом, который категорически отказывался фокусироваться, Катя посмотрела вперед, сдвинула ручку коробки передач, но через секунду вернула ее на место.
«Не могу, – откинулась она к спинке сиденья и закрыла глаза, из которых продолжали течь слезы. – За что мне все это? Что за испытания такие? Только удалось по крупицам собрать развалившийся мир, только удалось его склеить, наполнить новыми красками, как он снова рушится… Как же мне жить без Вадима? Я так к нему прикипела, привыкла к его заботе, ласкам, нежности. Для чего нам суждено было встретиться, если кому-то там, наверху, давно известно, что мы никогда не будем вместе? Он не забудет, не сможет простить. Даже если попытается, между нами всегда будет стоять смерть его отца. Я сама никогда не смогу об этом забыть. Как же так? Всю жизнь меня учили быть полезной людям, нести свет, добро. И я старалась быть прилежной ученицей. Даже прозвище заработала – «Ум, честь и совесть». И вот, стоило копнуть поглубже, оказалось, что честь и совесть давно потерялись, когда была еще желторотой студенткой. И ничего исправить нельзя… Уснуть бы и не проснуться», – отрешенно подумала Катя, размежив мокрые ресницы.