* * *
В пансионате Лару ждала совсем другая школа. По вечерам общий зал превращался в настоящее вавилонское столпотворение. Услышав имя постояльца, девочка с легкостью определяла, откуда он родом. Мак приехал из Шотландии, Ходдер и Пайк – из Ньюфаундленда... Жан и Люк раньше жили во Франции, а Дудаш и Кочек – в Польше. Мужчины работали лесорубами, плотниками, добывали в шахте уголь, ловили рыбу. Поедая за большим столом завтрак или ужин, они делились друг с другом своими новостями, и от этих рассказов у Лары кружилась голова. Каждая группа говорила на таинственном, понятном только посвященному языке.
Больше всего в Глэйс-Бэй было лесорубов. На полуострове их насчитывались тысячи. От них одуряюще пахло свежими опилками и сосновой корой, они с жаром рассуждали о каких-то комлях, трелевщиках и обрезке сучьев.
– В нынешнем году должно получиться почти двести миллионов квадратных футов! – прокричал как-то за ужином крепкого телосложения парень.
– Как нога
[3]
может быть квадратной? – с недоумением спросила у него Лара.
Зал дрогнул от добродушного хохота.
– Квадратный фут, дочка, – это кусок древесины со сторонами длиной в один фут и толщиной в дюйм. Вот подрастешь, выйдешь замуж и захочешь построить себе дом из хорошего теса, с пятью комнатами. На такой твоему муженьку потребуется двенадцать тысяч квадратов.
– Я не собираюсь выходить замуж.
* * *
Рыбаки ничуть не походили на лесорубов. В ночлежку они возвращались пропахшими морем, обсуждая попытку их компании разводить на мелководье устриц, хвастаясь неслыханным уловом сельди, или тунца, или макрели.
Но никто не очаровывал Лару так, как шахтеры. В Кейп-Бретоне работали более трех с половиной тысяч угольщиков, их копи находились в Лингэне, Принсе и Фаллене. Названия шахт звучали в ее ушах музыкой: «Юбилейная», «Последний шанс», «Черный бриллиант». Когда сидевшие за столом шахтеры начинали обсуждать итоги рабочего дня, Лара ощущала сладкую истому.
– Что там сегодня случилось с Майком? Правду говорят или так, слухи?
– Чистую правду. Он спускался по штреку, и сзади в его люльку врезалась вагонетка. Бедняге размозжило ступню. Сукин сын бригадир сказал, что он сам виноват: не выпрыгнул вовремя, хотя мог. Сказал еще, что задул его фонарь.
– Ничего не поняла, – со смущением призналась Лара.
– Майк опускался в забой, – пояснил говоривший, – на работу, в маленьком железном корыте на колесиках. Кто-то не перевел стрелку, и его догнала груженая вагонетка. Вот и все.
– А «задул его фонарь»?
Угольщики засмеялись.
– Задутый фонарь означает, что бедолагу уволили.
* * *
В возрасте пятнадцати лет Лара поступила в среднюю школу имени Святого Михаила. К тому времени она превратилась в нескладного, длинноногого подростка с жесткими, торчащими в стороны прядями черных волос и смышлеными серыми глазами, до сих пор казавшимися слишком большими для ее тонкого, по-прежнему бледного лица. Трудно было сказать, что в конце концов получится из этого гадкого утенка. Природные метаморфозы происходили медленно, и никто не взялся бы предугадать их результат – красоту или уродство.
Для Джеймса Камерона дочь была пугалом.
– Выскакивай замуж за первого дурака, какой попадется, – советовал он Ларе. – У тебя не та стать, чтобы крутить носом.
Лара молчала.
– И скажи, чтобы он не ждал от меня приданого.
На пороге комнаты выросла фигура Мунго Максуина. Лесоруб с трудом сдерживал гнев.
– Это все, – бросил Камерон дочери. – Убирайся на кухню.
Лара вышла.
– Что же ты вытворяешь с девочкой? – негодующе спросил Мунго.
Камерон окинул вошедшего пренебрежительным взглядом блеклых глаз.
– Не твое дело.
– Да ты пьян.
– Пьян. Кому какая разница? Не женщины, так спиртное.
Максуин развернулся и проследовал в кухню. Лара мыла грязные тарелки, глаза ее были полны слез.
– Выбрось все из головы, – негромко произнес Мунго. – Отец это сгоряча.
– Он меня ненавидит.
– Нет, маленькая моя, нет.
– Я не слышала от него доброго слова. Ни разу!
Возразить лесорубу было нечего.
* * *
Летом в Глэйс-Бэй прибывало множество туристов. Они раскатывали по городку в дорогих автомобилях, в элегантных костюмах прогуливались по улицам, заходили в лавки, обедали в известных своими немыслимыми ценами ресторанах Джаспера и Седра, а затем отправлялись дальше, на Птичьи острова. Для местных жителей они были существами иного порядка, посланцами счастливейшего из миров. Лара завидовала им и мечтала о том, чтобы в конце лета судьба унесла ее вслед за этими баловнями удачи. Если бы так!
Иногда до нее доходили рассказы отца о Джордже Максуэлле.
– Старый дурень никак не хотел отдавать за меня свою драгоценную дочку, – слезливо жаловался Джеймс очередному постояльцу. – Думаете, набитый деньгами осел послал мне хоть цент? Куда там! Но я все же позаботился о его Пегги...
Иногда Лара днями напролет тешила себя мечтами о том, как дедушка Джордж приедет и заберет ее с собой в волшебные города – в Лондон, Париж, Рим, – о которых ей доводилось лишь читать. У меня будет целый шкаф роскошной одежды: платы, шарфики, блузки. И тысяча пар туфель!
Но за одним месяцем шел следующий, год сменялся новым, а от деда не было и весточки. Лара смирилась.
Видимо, всю жизнь ей суждено провести здесь, в опостылевшем Глэйс-Бэй.
Глава 4
Подростку Глэйс-Бэй предоставлял широчайшее поле деятельности: сообразуясь со временем года, молодежь играла в футбол или хоккей, зимой были коньки и лыжи, летом – рыбалка, множество забав на воде, и независимо от погоды всегда имелась возможность пойти в зал для боулинга. После уроков мальчишки и девчонки любили собираться в аптеке «У Карла»: хозяин заведения выставлял на высокий прилавок бутылочки с прохладительными напитками, тарелки со сладостями, чашечки с кофе. В двух кинотеатрах крутили неплохие фильмы, а желающие потанцевать прямиком направлялись в Форум или Венецианские сады.
Но для Лары этих соблазнов не существовало. Каждый день она вставала в пять утра, чтобы помочь Берте приготовить для постояльцев завтрак и убрать в комнатах, а затем шла в школу. Когда уроки заканчивались, ей нужно было торопиться назад, в пансионат, и накрывать на общем столе ужин. Вместе с кухаркой Лара подавала голодным мужчинам еду, мыла посуду.
* * *
Большинство жильцов пансионата предпочитали исконно шотландские блюда: картофельную запеканку, поджаренный черный хлеб с чесноком, тушеную капусту с уксусной подливой и фаршированный овощами рубец. Но фаворитом всегда оставался «угольный пирог» – адская по остроте смесь рубленой говядины и специй, запеченная в тонко раскатанном тесте, на приготовление которого уходило не меньше фунта муки.