Рокоссовский. Терновый венец славы - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Карчмит cтр.№ 35

— Чем вы можете доказать, что Юшкевич погиб?

Рокоссовский, ошеломленный показаниями пограничника, с упреком посмотрел на Кавуна. «Неужели он всерьез уверен в том, что я шпион? — подумал он. — Как мог дать такие ложные показания Ковалев?» Он смотрел на следователя со все возрастающим удивлением. Горькая улыбка пробежала по его губам. Это было единственное, что он мог себе позволить для выражения гнева.

— Я был уверен, что у вас доказательств о смерти Юшкевича нет, — ухмыльнулся Кавун.

— Вы и здесь ошибаетесь.

— Вот это вы зря.

— Жив человек, у которого Юшкевич умер на руках.

— Где живет?

— В Москве, на улице Горького, номер дома не помню.

— Где работает?

— В Наркомате просвещения. Белозеров Андрей Николаевич.

— Мы потратили с вами уйму времени, — с досадой сказал Кавун. — Для пользы дела хотелось бы еще кое-что выяснить. Ответьте мне на вопрос: если вы не имеете никакого отношения к польской разведке, то почему вы, командир дивизии, на занятиях по оперативной подготовке под Минском утверждали, что панская Польша не развяжет с нами войну. Как прикажете понимать ваши слова? Не подрыв ли это боеготовности Красной Армии?

— О том, что Польша в одиночку не нападет на Советский Союз, я это утверждаю и сейчас, — решительно сказал Рокоссовский. — Почему? Я повторять не собираюсь. Судя по всему, у вас материалы имеются. Я там объясняю причины.

— Нам осталось выяснить еще один вопрос, Константин Ксаверьевич, — сказал Кавун, сделав ударение на последнем слове.

— Пожалуйста, выясняйте.

— Почему вы поменяли отчество, чем оно вам не нравилось?

— Это мое личное дело, — сухо ответил Рокоссовский, — и к тому, о чем мы сегодня говорили, никакого отношения не имеет.

— Ну, а все-таки, — продолжал Кавун. — Стоит ли из-за моего вопроса сразу лезть в бутылку. У нас с вами должны быть доверительные отношения. Удовлетворите, пожалуйста, мое любопытство.

— Причиной этому было то, что «Ксаверьевич» непривычное слово для русского уха и его постоянно перевирали, писали то Савельевич, то Ксавельевич, то еще получше, — пояснил Рокоссовский. — Человек задним умом крепок. Теперь каюсь: молод был, не надо было этого делать.

— Что ж, на сегодня хватит, — сказал Кавун, собирая в папку бумаги. — А вы, Константин Константинович, хорошо подумайте, о чем мы с вами сегодня толковали. Не все сразу сознаются в содеянном. Честное признание и раскаяние являются смягчающими вину обстоятельствами. Теперь мы будем встречаться с вами часто. Лучше будет для нас с вами, если вы расскажете все начистоту.

— Мне не о чем рассказывать.

— Как знать, — загадочно улыбнулся следователь.

В сопровождении конвойных Рокоссовский покинул кабинет. Когда он вернулся в камеру, был уже вечер. Подали ужин. Он насилу выпил стакан чаю и съел кусочек хлеба.

Как загнанный в клетку дикий зверь, он ходил по камере (четыре шага туда, четыре — обратно) и все думал и думал. Предъявленные ему обвинения сильно озадачили и поставили его в тупик. Сегодня он убедился — намерения НКВД в разладе с действительностью. Раз его хотят поймать на такую дохлую наживку, значит, у них дела идут из рук вон плохо. Сколько ни думал, сколько ни гадал Рокоссовский — все равно не мог понять: кто же основной организатор этой глупой затеи. Зачем и кому надо делать из него польского шпиона? И то, что следователь знает многие подробности его служебных разговоров, подтверждает предположение, что особисты следили за каждым его шагом.

Рокоссовский вспомнил анкету, которую ему дали заполнить, когда назначали командиром корпуса. Будто кадровикам не было известно, что он не состоял в национал-шовинистических, троцкистской и других контрреволюционных организациях, не отклонялся и не колебался от генеральной линии партии, не служил в белой армии, в антисоветских националистических отрядах. Все равно его заставили ответить на каждый пункт анкеты.

Много воды утекло с тех пор, как установилась Советская власть, а мы почему-то считаем, что внутренние враги спят и видят, чтобы ее уничтожить. Пример самого справедливого общества, лучший в мире уклад жизни, а не грубая и никем не обузданная сила перемелет в порошок любого противника.

Где-то к полуночи он, не раздеваясь, лег в постель и скоро уснул. Всю ночь его мучили тревожные и беспокойные сны. То он гулял со своей Юлией на берегу реки Селенги, то они стояли у памятника декабристам и целовались… Потом он видел маленькую Аду. Она заливалась в отчаянном плаче, а он носил ее по комнате, напевая какую-то мелодию. Ему стало так жарко, что он рванул на себе тюремную робу и тут же проснулся. Он присел на койку, затем собрал на полу оторванные пуговицы и положил их в карман. В квадратном окошке под потолком еще не было видно признаков рассвета, но он уже не мог уснуть и снова начал мерить шагами камеру.

1

Прошло почти девять месяцев, а следователь Кавун не сумел довести дело Рокоссовского до суда тройки. Он рвал на себе волосы: ему впервые попался такой крепкий орешек. Бывало, месяц-два, от силы три — и люди не выдерживали, сдавались. А этот стоит на своем — не виноват, и все. Пробовали выбить из него показания — и это не помогло. А ведь начальство давит: где признания и собственноручная подпись шпиона Рокоссовского? Грозят даже понизить в должности. «Что ж, сломаешься, никуда не денешься. Ты у меня еще заговоришь, упрямый осел», — так думал Кавун, находясь в своем кабинете. Он ждал Рокоссовского.

Открылась дверь, и конвоиры ввели в кабинет подследственного. Рокоссовского трудно было узнать: его спортивная фигура осунулась, лицо было в синяках, красная царапина шла от уха к подбородку, посиневшие губы были сжаты.

— Здравствуйте, — сказал Кавун, окинув узника недружелюбным взглядом.

— Можно сесть? — тяжело поднял глаза Рокоссовский.

— Садитесь.

— Спасибо.

— Твоя вежливость у меня уже сидит в печенках.

Рокоссовский с презрением глянул на следователя и промолчал.

Кавун пошел с места в карьер.

— На всех тактических и штабных учениях практиковать опрос пленных по имеющимся словарям пленных изображают один-два командира, отвечающие только на японском языке. С июля сего года во всех штабах установить один день в пятидневку, закрепив в этот день один час, в течение которого весь разговор в штабе лицами начальствующего состава, используя словарь, вести только на японском языке. Изучению японского военно-разговорного языка придать исключительное значение, поставив целью к декабрю сего года всему начальствующему составу овладеть суммой слов, необходимых для опроса пленных. — Закончив читать, Кавун оторвал взгляд от бумаг и уставился на Рокоссовского. — Это ваш приказ?

— Да, — нехотя ответил тот. — Это приказ по пятнадцатой дивизии.