Сначала из Москвы какой-то важный человек позвонил Матвеичу. Матвеич его выслушал, не перебивая, и ответил:
– Вас понял. Выезжаю.
Он отключил трубку и взглянул на нас. Как бы примериваясь: на что мы способны?
– Вот что, братцы-матросики, меня вызывают в город. Там задержали квартирного вора. По всем приметам – это Окаянный Ганс. Нужно его опознать. А кому, как не мне? Он, конечно, назвался другим именем. В насмешку: Ганс Ахметович Иванов. Мне надо ехать, ребята. И вернусь я только завтра. Обойдетесь без меня? Бояться не будете? Может, переночуете у Матильды Львовны?
– Мы этого не достойны, – сказал Алешка. – И мы ваш дом, не надейтесь, не оставим до весны.
– Это меня и пугает, – улыбнулся Матвеич.
– Мы вас достали? – спросил Алешка.
– Круто достали. Но с будущей весны мне будет очень вас не хватать.
– Тогда мы после весны приедем к вам на все лето. Заодно зимой на лыжах покатаемся, на карьере.
– Заметано, – согласился Матвеич и позвонил папе. – Сережа, такое дело. Мне надо выехать в Москву, вроде бы Ганса задержали. Ты сможешь сюда подъехать, пацанов попасти? Ну вот и ладно.
Такого предательства со стороны капитана корабля мы не ожидали. И надулись.
– Ребята, я всю жизнь защищал людей от преступников. Причем людей, мне не знакомых. Не родственников, не друзей, совершенно посторонних мне людей. Так почему же я о вас не могу позаботиться? Ведь вы мне не чужие.
– А чего? – спросил Алешка. – Мы, вятские, ребята хватские, не пропадем.
И тут добрый Матвеич превратился в строгого полковника:
– Отставить разговоры! Личному составу подготовить машину к рейсу! – и проворчал: – Хватские они… А то я не знаю.
«Москвич» у Матвеича был старенький и все время требовал заботы. Долить масло, подкачать шины, подзарядить аккумулятор.
Мы все это проделали, получили устную благодарность. Напоследок Матвеич, уже в машине, приспустил стекло на дверце и сказал:
– До приезда Сережи – никакой инициативы с вашей стороны…
– Ладно, – грустно согласился Алешка, – будем сидеть голодными. До приезда Сережи.
– …За исключением приготовления пищи. – И он уехал.
– Не грусти, Дим, – усмехнулся Алешка. – Один уехал, другой сейчас приедет.
Я думал, он имел в виду папу, но я ошибся. Приехал Сеня Бернар.
Он затормозил возле нашего дома, выскочил из машины. Его седая грива растрепалась, собачьи щеки тряслись. Кажется, от злости.
– Что, – спросил Алешка, – уже сентябрь, что ли, нагрянул?
– Нагрянул! – пролаял Сеня. – Мой катер готов?
Алешка и глазом не моргнул:
– Как всегда, сэр. Мы только возьмем с собой сухой паек.
Он живо заскочил в дом и выбежал из него с бумажным пакетом на веревочных ручках.
Я ничего не понимал. В лодке кое-что разъяснилось.
– Этот козел, – пыхтел от негодования Сеня Бернар, – вместо ямайского рома одарил меня прокисшей простоквашей. – И он потряс со злостью тот самый пакет, который бережно укладывал на сиденье. – Хорошо, что я еще в дороге решил попробовать глоточек.
Что-то тут не вяжется, подумалось мне. В дороге, за рулем, вряд ли даже актеру придет в голову попробовать глоток рома.
– Давай, давай, Димитрий, – поторапливал меня Морковкин, – увеличивай обороты.
Я и так греб, как раб на галерах. Легкая лодка летела стрелой. Похоже, ей тоже хотелось, чтобы вся эта непонятная суета поскорее закончилась.
Время от времени оборачиваясь, я заметил, что Лодочник уже стоит на причале. Да, будет сейчас горячая встреча старых друзей. Как бы и нам случайно не попало.
Лодочник привязал нашу лодку, протянул руку Морковкину. Тот ее в гневе оттолкнул, хотел рывком взлететь на причал, сорвался и чуть не плюхнулся в воду.
Лодочник отступил на шаг.
Глава XIV
Окрошка в коньяке
Мы с Алешкой остались в лодке. И, как благодарные зрители, наблюдали происходящее на сцене. То есть на причале. Сначала было взаимное махание руками, невнятные возгласы и поочередное заглядывание в пакет. А потом они вдруг разом оглянулись на нас и скрылись за кулисами. То есть ушли в дом. Подумаешь, конспираторы.
Окна на этот раз были закрыты, и слышимость была плохая. Но конспираторы так орали, что их диалог мы прослушали без проблем. И с пользой. А вообще, лучше бы мы этого не слышали. Точнее, лучше бы этого вовсе не было.
Вот такой был диалог. Некоторые слова и выражения я из него изъял. По понятным соображениям.
Сеня Бернар: – С тобой нельзя иметь дела! Ты не честный вор, ты – крысятник! Второй раз меня обуваешь, козел!
Лодочник: – Насчет козла полегче: можешь невольно пострадать. Плавать ведь не умеешь.
Сеня Бернар: – А как с тобой говорить? Если ты слово не держишь. Думаешь, мне неизвестно, что ты хороший кусок в норку запрятал?
Лодочник: – Ты что несешь? Ты что, не знаешь: менты все загребли. Сухарь этот поганый. Все со дна поднял.
Сеня Бернар: – Не гони! А то я тебя первый раз вижу. Ты, как крыса, по разным местам добычу тыришь. Чтоб после отсидки было на что погулять.
Лодочник: – Договор у нас был – все, что в той квартире возьму, все тебе сдаю. Нормально: ты на эту хату меня навел, ты мне за товар деньги обещал. Все правильно. Но в нашем деле без проколов не бывает. Взяли меня менты, и добычу всю взяли.
Сеня Бернар: – Брешешь ты все! Зачем подсвечник подменил? Тебе он нужен? На бутылку обменять? Ты знаешь, какая ему цена? Две иномарки.
Лодочник: – Ты, Сеня, с горы съехал. И головку зашиб. Сам подумай: как я его мог подменить? Мне на том берегу светиться нельзя. Сухарь враз меня заметет.
Сеня Бернар: – А кто же тогда? Старуха? Полкаш?
Лодочник: – А может, пацанва эта? Ментовская.
Тут, надо сказать, мы немного похолодели. Я уже был готов отчалить. Хотя на моторке нас догнать – как нечего делать. И утопить еще проще.
Сеня Бернар: – Да им-то к чему?
Лодочник: – Словом, Сеня, как знаешь. Я в твои дела больше не вхожу. Я сегодня в ночь свое дело делаю и линяю. В далекие края. Сегодня удобно – Сухарь в отъезде.
Сеня Бернар: – В доме же дети!
Лодочник: – Мне это по фигу! Если не дураки – выскочат.
Сеня Бернар: – Ты имей в виду – у Матвеича хата на хитрой сигнализации.
Лодочник: – А мне что? Я внутрь не полезу, мое дело снаружи: чирк, и готово!