К югу от Вирджинии - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Бочков cтр.№ 54

Он глубоко вдохнул, словно собирался нырнуть.

– Неужели она и вправду думала, что я хоть на секунду забуду об этом? Стану добропорядочным муженьком в велюровых тапках, буду на ночь читать сказки нашим чернявым малюткам, а потом спокойно храпеть с ней под потной периной? Неужели она так думала? Неужели она верила, что я смешаю тевтонскую кровь Галлей с кровью ее плутоватого народа? Ведь мы не просто люди – разумные животные, которые размножаются и смотрят телевизор. Мы все откуда-то пришли, у нас есть история. У каждого! Не история твоего дедушки-скотовода или прабабушки-маркитантки, а История с большой буквы – история твоего народа, твоей нации. Мартин Лютер дал немцам не только новую церковь, не только новый немецкий язык. Он научил нас гордости, он объяснил нам, что значит быть немцем. Да, да! Немец – это не только особая кровь, немец – это миссия! Миссия всего народа и личная миссия каждого немца. Если он настоящий немец!

Директор повысил голос, но на Полину он не смотрел, казалось, беседовал с арфой.

– И что ж Германия? Что ж Европа? – он удивленно развел руками. – Европа кончилась! Перемешалась, открыв границы. Поляки, немцы, румыны – кто еще? – болгары? – давай, вали до кучи! Итальяшки-вырожденцы, гоношистые французы – всех в один котел! Европеец перестал любить свое отечество, свои древние камни, могилы своих предков. Теперь мысль другая – как выжить, как под шумок в базарной свалке урвать кусок пожирнее. Вот какая у европейца мысль!

Он оглядел низкий потолок, повернулся к Полине.

– Германия знала, что ей не простят, – Галль понизил голос, словно раскрывал тайну, – не простят Адольфа, не простят Освенцима, абажуров из человеческой кожи. Не вы, вы – простите, вы, славяне, как дети, вас вечером выпорешь, вы к утру все позабыли уже. Не простят евреи. Не простят и не забудут. И все наши Моцарты, и Бахи, и Бетховен с Генделем, и Шиллер с Гете не перевесят одного абажура из человеческой кожи!

Галль снова говорил громко, последняя фраза гулким эхом отозвалась в пузатом теле контрабаса.

– По-человечески вполне понятно, – он усмехнулся, – когда на весь народ у тебя один Гершвин, да и тот, считай, из Бруклина. Или Шолом-Алейхем… – Директор махнул рукой. – Но это ладно, не в этом суть.

Он внимательно посмотрел Полине в глаза.

– Суть в том, – сказал он вкрадчиво, – что на нас-то никакой вины нет! Данцигу не в чем себя винить. Да, мы – немцы! Но мы здесь живем двести лет и к газовым камерам никакого касательства не имеем! И к вашему варшавскому гетто тоже! Нет на нас вины! Не за что нам прощения просить, не за что! И не собираемся мы с поляками или цыганами хороводы водить, для нас понятие крови, чести, германской чести – не пустой звук! Это для вас Нибелунги – детская сказка, для нас – звездный путь нации, начертанный Провидением…

Снаружи послышался шум, по коридору затопали ноги, дверь распахнулась. В комнату влетела Хильда.

– Господин Галль… – увидев Полину, она запнулась, удивление на ее лице сменилось злостью. – Господин Галль, на Розенкранц пожар, – крикнула Хильда, – дом Стобского горит!

Полыхало вовсю. Рыжее пламя вылетало из окон второго этажа и уже прорывалось из-под крыши. Искры столбом уносились в фиолетовое небо и там гасли. Полина выскочила из директорской машины, рев пожара оглушил. Первый этаж просматривался насквозь, пожарники высадили дверь и окна, из двух брандспойтов лупили упругими струями в ослепительно-лимонный ад. Кто-то орал в мегафон, чтобы перекрыли газовую линию. Зеваки заволновались.

Майора вытащили раньше, он лежал на носилках, у телеграфного столба. Кто-то накрыл его простыней, рядом в беспорядке белели ленты бинтов, какие-то тряпки. Полина подошла, наклонилась, тощий кадыкастый санитар что-то нервно прокричал ей и побежал дальше. Она осторожно приподняла край простыни, заглянула. Ожогов не было, лицо показалось Полине спокойным и абсолютно чужим. Какая же глупость, когда говорят про мертвых – будто спит! То, что лежало под простыней – это мертвое нечто, – никакого отношения не имело к Теду, это мертвое нечто больше было сродни камню, сухой коряге. Это мертвое нечто не могло петь песню про Нэнси, рассказывать историю про акул, клеить детские самолеты. Оно было мертвое.

Полина тихо опустила край простыни, но не встала, а так и продолжала сидеть на корточках перед носилками. На асфальте валялся скомканный пакетик из-под соленого арахиса. Кто-то тронул ее за плечо, мегафон хрипел: «На стену лей, на стену! Дымится уже!» Полина догадалась, что это про ее дом, но она даже не повернулась.

Майора унесли, сунули в фургон, хлопнули дверью. Полина поднялась, огонь добрался до чердака, черепица на крыше трещала, разлеталась шрапнелью, красные языки плясали между чердачных балок, улетали вверх. Брандспойты били теперь в стену ее дома, от мокрой стены валил белый пар. Полина равнодушно подумала, что ей будет жаль зеленого платья. Хотя, впрочем, не очень – она стала смотреть в огонь, она вспомнила парадную саблю майора с золотым эфесом, белый мундир.

Мегафон прохрипел: «Всем немедленно отойти!», полиция и пожарники стали теснить зевак, человек с мегафоном оказался шерифом, он размахивал руками и бессмысленно бегал взад и вперед. Толпа подалась назад, загалдела, сквозь рев пожара послышался звук, похожий на стон огромного зверя, что-то натужно заскрипело. Дом вздрогнул, пьяно качнулся и рухнул. Грохнув, словно взрыв, огонь разлетелся горящими брызгами, в небо взмыл столб оранжевых искр. Толпа ахнула и замерла.

Кто-то взял Полину за руку, она повернулась. Михаэль. Он начал что-то говорить, Полина коснулась пальцем его губ, он замолчал. По его лицу бродили красные отсветы, он всхлипнул, пробормотал: «Я думал ты там», стер кулаком слезы. Полина покачала головой, прошептала: «Не надо», сжала его руку. Они молча стояли в толпе, никто не обращал на них внимания, все смотрели на огонь.

Потом повалил дым, горько потянуло гарью. Сразу стало темней, словно наступили сумерки. В воздухе летал сизый пепел, оседал на лицах, одежде. Всё вокруг поседело. Нервная суета сменилась апатией, усталые пожарные бродили вокруг, что-то подбирали, сматывали. Директор говорил с шерифом, тот, сняв шляпу, тер бритую голову широкой ладонью. Мегафон валялся в вытоптанной траве. Народ стал расходиться, устало ворча, как с проигранного футбола.

Михаэль больно сдавливал ее кисть, его ладонь была горячей и влажной, он куда-то потянул Полину, молча и упрямо. Полина посмотрела ему в глаза, сказала:

– Все завтра. Я безумно устала…

– Но я… Я хочу вам…

– Все завтра, – глухо повторила она. – Завтра.

Полина поднялась по ступеням, вся веранда была серой от пепла и копоти. Она чувствовала, что Михаэль не двинулся, стоит и смотрит ей в спину. Поворачиваться не стала, с минуту возилась с замком, наконец открыла. Внутри было темно, омерзительно воняло мокрым дымом. Полина закрыла дверь, привалясь к косяку, долго смотрела в черный проем комнаты. Майора больше нет, его дом сгорел – эти две мысли казались нелепостью, Полина, как пьяная, помотала головой, пробормотала: