Звук и ярость - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Фолкнер cтр.№ 32

– В какой стороне ты живешь? – сказал я. – Вот в той? – я указал дальше по улице. Она по-прежнему смотрела на меня. – Ты живешь вон там? Уж наверное ты живешь рядом со станцией, где ходят поезда. Ведь так? – Она продолжала смотреть на меня, безмятежная, затаенная, жующая. Улица и впереди и сзади была пуста, тихие газоны и дома, очень аккуратные среди деревьев, но ни одного человека нигде, кроме перекрестка, откуда мы пришли. Мы повернулись и пошли назад. Перед какой-то лавкой сидели на стульях двое мужчин.

– Может быть, вы знаете эту девочку? Она идет за мной, и я никак не могу от нее добиться, где она живет.

Они перестали смотреть на меня и посмотрели на нее.

– Тут недавно итальянцы поселились. Несколько семей. Так она, наверно, ихняя, – сказал один из них. На нем был порыжелый сюртук. – Я ее вроде бы видел. Как тебя звать, девочка? – Она некоторое время смотрела на него черным взглядом, а ее челюсти сосредоточенно двигались. Она глотала, не переставая жевать.

– Может, она только по-итальянски и говорит, – сказал второй.

– Ее послали за хлебом, – сказал я. – Значит, как-то она объясняться умеет.

– Как звать твоего папу? – сказал первый. – Пит? Джо? Его звать Джон, а?

Она откусила кусок плюшки.

– Что мне с ней делать? – сказал я. – Она идет и идет за мной. А мне пора возвращаться в Бостон.

– Вы что, из университета?

– Да, сэр. И мне уже нужно возвращаться.

– Так пройдите дальше по улице и сдайте ее Энсу. Он наверняка в прокатной конюшне. Ну, шериф.

– Пожалуй, я так и сделаю, – сказал я. – Надо же о ней как-то позаботиться. Весьма признателен. Пошли, сестричка.

Мы пошли по улице, по теневой стороне, где тень ломаного фасада медленным пятном ползла по мостовой. Мы подошли к прокатной конюшне. Шерифа там не оказалось. Мужчина, сидевший на стуле, откинутом к косяку низкой широкой двери, за которой темный прохладный аммиачный ветерок гулял между двумя рядами стойл, посоветовал заглянуть на почту. Он тоже ее не знал.

– Мне все эти иностранцы на одно лицо. Сведите-ка ее за пути, они там живут. Может, кто ее и признает.

Мы пошли на почту. Она была на другом конце улицы. Человек в сюртуке развертывал газету.

– Энс только что уехал из города, – сказал он. – Вам надо бы пройти за станцию и прогуляться у домов над речкой. Там уж кто-нибудь ее да узнает.

– Пожалуй, я так и сделаю, – сказал я. – Пошли, сестричка.

Она запихнула последний кусок плюшки в рот и сглотнула.

– Хочешь еще? – сказал я.

Она жевала и глядела на меня черными немигающими дружелюбными глазами. Я достал две оставшиеся плюшки, протянул ей одну и откусил кусок от второй. Я спросил прохожего, как пройти к станции, и он показал.

– Пошли, сестричка.

Мы отыскали станцию и перешли через пути к реке. Там был мост, а по берегу, следуя его изгибу, тянулась улица из беспорядочно разбросанных деревянных домишек, обращенных фасадом к железной дороге. Жалкая улица, но не однородная и в чем-то яркая. В центре запущенного участка за останками забора из обломанного штакетника стоял ветхий, осевший набок фаэтон и потемневший от непогоды дом – из его чердачного окна свисало белье ярко-розового цвета.

– Может, это твой дом? – сказал я. Она посмотрела на меня над плюшкой. – Вот этот? – сказал я, указывая. Она продолжала жевать, но мне показалось, что в ее выражении появилось что-то утвердительное, словно она соглашалась, хотя и не слишком охотно. – Вот этот? – сказал я. – Ну, так пошли. – Я открыл сломанную калитку и оглянулся на нее. – Здесь? – сказал я. – Может, это твой дом?

Она быстро закивала, глядя на меня, вгрызаясь во влажный полумесяц плюшки. Мы пошли к дому. Дорожка из разбитых неодинаковых плит, прободенных молодыми жесткими стеблями травы, вела к покосившемуся крыльцу. В доме не было заметно никакого движения, неподвижно было и розовое белье, свисавшее в безветрии из чердачного окна. Вытянув футов шесть проволоки, я перестал дергать фарфоровую ручку звонка. И начал стучать. Из жующего рта девочки боком торчала корка.

Дверь открыла женщина. Она посмотрела на меня, затем быстро заговорила с девочкой по-итальянски с повышающейся интонацией и после паузы – вопросительно. Она снова принялась ей что-то говорить, а девочка смотрела на нее поверх корки, которую запихивала в рот грязными пальцами.

– Она говорит, что живет здесь, – сказал я. – Я встретил ее в городе. Эта булка для вас?

– Не говору, – сказала женщина. Она снова заговорила с девочкой. Девочка только смотрела на нее.

– Не живет тут? – сказал я, указал на девочку, потом на нее, потом на дверь. Женщина покачала головой и быстро заговорила. Она подошла к краю крыльца и показала на дорогу, продолжая говорить.

Я тоже отчаянно закивал.

– Вы идете показывать? – сказал я. Я взял ее за локоть, тыча другой рукой в сторону дороги. Она стремительно говорила, указывая. – Вы идете показывать, – сказал я, пытаясь свести ее по ступенькам.

– Si, si [5] , – сказала она, упираясь, показывая мне, показывая. Я снова закивал.

– Спасибо. Спасибо. Спасибо. – Я спустился по ступенькам и направился к калитке – не бегом, но очень быстро. Я добрался до калитки, остановился и некоторое время смотрел на нее. Корка уже исчезла, и она смотрела на меня своим черным дружелюбным пристальным взглядом. Женщина стояла на крыльце, не спуская с нас глаз.

– Ну, так пошли, – сказал я. – Рано или поздно мы найдем правильный дом.

Она пошла, держась под самым моим локтем. Мы пошли дальше. Все дома казались пустыми. Ни одной живой души вокруг. Та бездыханность, которая чудится в пустых домах. Но не могли же они все быть пустыми. Все эти комнаты, если бы можно было разом отсечь стены. Сударыня, вот ваша дочь, будьте любезны. Нет. Сударыня, во имя всего святого, вот ваша дочь. Она шагала рядом, под самым моим локтем ее лоснящиеся косички, и тут последний дом остался позади, а дорога, следуя изгибу берега, скрылась за забором. Из сломанной калитки выходила женщина, сжимая под подбородком концы головного платка. Дорога, изгибаясь, уходила дальше, совсем пустая. Я нащупал монету и отдал ее девочке. Двадцать пять центов.

– До свидания, сестричка, – сказал я и побежал.

Я бежал быстро, не оглядываясь. На повороте я оглянулся. Она стояла на дороге, маленькая фигурка с булкой, прижатой к грязному платьицу, с неподвижными, черными, немигающими глазами. Я побежал дальше.

От дороги ответвлялся проулок. Я свернул туда и вскоре перешел на быстрый шаг. Проулок вился по задам – некрашеные дома, где на веревках висело все то же пестрое белье самых неожиданных расцветок, амбар с провалившимся коньком, тихонько ветшающий среди корявых яблонь, неподрезанных и тонущих в бурьяне, розово-белых, жужжащих солнечным светом и пчелами. Я оглянулся. У начала проулка никого не было. Я еще больше замедлил шаг, моя тень обгоняла меня, волоча голову по бурьяну, заслонявшему забор.