Апостол зла - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Пол Вилсон cтр.№ 56

Например: где миссис Лом?

* * *

Ожидание убивало Билла. Ожидание и невероятная история, рассказанная хирургом о Дэнни. Нет крови? Не поддается анестезии? Находится в сознании во время операции? Все чувствует? Как это может быть?

Он содрогнулся. Что здесь происходит? Столь чудовищное преступление не укладывается в рамки здравого смысла, но то, что сделано с Дэнни — и, очевидно, делается с ним до сих пор, — выходит даже за рамки безумия и переходит — во что? В сверхъестественное?

Бедный Дэнни. Господи, он хочет видеть его, быть с ним, найти способ утешить его. Лишь одно не позволяло ему закатить сцену и потребовать, чтобы его пустили к мальчику как законного попечителя и защитника, — последние слова, которые сказал ему Дэнни почти исчезнувшим голоском, которые до сих пор эхом звучат у него в мозгу. И каждый слог вколачивается гвоздем в разные уголки черепа.

«Почему вы не пришли, отец Билл? Вы же сказали, что придете, если я позвоню. Почему вы не пришли?»

— Я пришел, Дэнни! — вслух произнес он сквозь сжимающий горло комок. — Я пришел! Только пришел слишком поздно!

И тут зазвонил телефон. Одним звонком, который не прекращался. Он никогда раньше не слышал такого телефонного звонка. Что, так работают телефоны здесь, в больнице? Он продолжался снова и снова. Билл огляделся, надеясь, что кто-то ответит. Но он был один в комнате всю ночь.

И тогда ему пришло в голову, что это, возможно, звонят ему. Может быть, Дэнни увезли из реанимации и хотят, чтобы он поднялся. Но разве они не связались бы сперва с копом на посту у дверей?

Не имеет значения. Надо прекратить этот трезвон. Он пересек комнату и взял трубку.

— Комната отдыха для врачей...

На проводе был ребенок, маленький мальчик, голосок трепетал на какой-то нотке между визгом и всхлипываньем. Билл узнал его сразу.

Голос Дэнни.

— Отец, пожалуйста, придите и заберите меня! Приди-и-ите! Отец, отец, отец, я не хочу умирать. Пожалуйста, придите и заберите меня. Не позволяйте ему убивать меня. Я не хочу умирать!

— Дэнни? — сказал Билл в трубку, а потом закричал: — Дэнни, где ты?

Голосок зазвучал снова.

— Отец, пожалуйста, придите и заберите меня! Приди-и-ите! Отец, отец, отец, я не хочу умирать. Пожалуйста, придите и заберите меня...

Билл оторвал трубку от уха. Ужас от этих призывов растворился в непреодолимом, целиком охватившем его ощущении уже виденного и пережитого. И тогда он вспомнил, что это не первый такой звонок. Дэнни всхлипывал и выкрикивал те же слова прошлым вечером, когда звонил из дома Ломов. Самые последние слова перед тем, как умолк телефон. Последние слова...

...как раз перед тем, как Герб...

Билл не додумал до конца этой мысли. Он швырнул трубку и рванулся к дверям в холл. Какой-то гнусный ублюдок записал разговор и прокручивает его. Он здесь, в больнице. Это может быть только один человек.

Коп по имени Коларчик сидел снаружи. Он вскочил на ноги, когда Билл вырвался в коридор.

— Эй, отец! Вам нельзя выходить отсюда, пока сержант не скажет!

— Так найдите его! Мне надо увидеть Дэнни! Немедленно!

Коп, возясь с переговорным устройством, посмотрел вдаль коридора.

— А, вон он идет.

Билл увидел сержанта Аугустино и еще двух мужчин, белого и черного, которые катили четвертого на носилках по коридору. Лица у них были мрачными, в глазах застыло странное выражение. Глядя, как они приближаются, Билл гадал, что случилось, почему они выглядят такими натянутыми и неестественными.

— Сержант, мне нужно...

И тут он увидел, кто был на носилках. Это был гнусный извращенный сукин сын, изувечивший Дэнни.

Герб Лом.

Ярость взорвалась в нем ледяным черным пламенем, обжигая его, пожирая его. Он полностью потерял контроль над собой, утратил всякие соображения о контроле. Билл хотел только добраться до Лома. Он прыгнул вперед.

— Ты, ублюдок...

Он слышал крики, крики испуга и предостережения, но они с таким же успехом могли бы нестись с Луны. Коларчик, Аугустино, двое мужчин с ним — все исчезло из поля зрения Билла. Остались только сам Билл, коридор и Лом. И Билл точно знал, что собирается сделать: сдернуть Лома с носилок, поставить его на ноги и размазать о ближайшую — стену; а когда он пробьет эту стену, он швырнет его через коридор на другую, противоположную, и будет делать это снова и снова, пока ничего не останется ни от стен, ни от Герба Лома, кто бы ни рухнул первым. В своем роде это была прекрасная мысль.

Скрючив пальцы, он отшвырнул руки, которые пытались удержать его, и обрушился на Лома, целясь в центр блекло-зеленого больничного халата. Его кулаки ударили Лома в грудь...

...и не встретили сопротивления.

С тошнотворным треском грудная клетка Лома подалась, словно мягкий пластик, и кулаки Билла погрузились в нее по запястья.

И, милосердный Боже, там все было холодное. Значительно холодней льда... и пустота.

Билл выдернул руки и стал пятиться, пока не наткнулся на стену, где и остановился, глядя на грудь Герба Лома, на вмятину в больничном халате, провалившуюся глубоко внутрь. Он оглянулся на сержанта Аугустино и двух мужчин с ним. Они тоже смотрели на грудь Лома.

— Боже мой! — сказал Билл. Руки у него онемели и до сих пор ныли от холода.

Коларчик застыл позади и, раскрыв рот и тяжело дыша, глядел на носилки.

— Отец! Что вы сделали!

И тут тело Лома задрожало. Сначала мелкой дрожью как будто его бил озноб. Приступы дрожи не ослабевали, они постепенно становились заметней, явственнее усиливались, пока все тело не забилось в спазмах, в тряске, в конвульсиях столь жестоких, что загрохотали носилки.

А потом Лом стал разваливаться.

Билл сперва обратил внимание на грудь. Вмятина на больничном халате начала расширяться, и все больше зеленой ткани проваливалось в грудную клетку, словно особняки Флориды в гигантский провал во время землетрясения. Потом остальные части тела стали проваливаться под халатом — живот, ноги, руки. Казалось, они плавятся и тают.

Боже милостивый, они действительно плавились. Густая коричневая жидкость стала сочиться из-под халата и капать с носилок. Она испарялась в воздухе больничных коридоров. Запах стоял ужасающий.

Отвернувшись в приступе тошноты, Билл увидел, как голова Лома тает, превращается в красновато-коричневую лужицу на подушке и стекает на пол.

Три дня в аду.

Бедный ребенок провел три дня после сочельника в нескончаемой агонии, корчась и вертясь в постели. Голосок пропал, но открытый рот, крепко зажмуренные глаза и белые перекошенные черты лица рассказывали обо всем, что он переживает.