Мне пришлось напомнить себе, почему мы здесь.
Пару дней назад Энгус предложил добавить нам денег на самолет до Инвернесса, где бы он нас встретил, а вещами занялись бы специально нанятые рабочие.
Но я заупрямилась. Я почему-то подумала, что это будет явным жульничеством. Какая-то часть меня стремилась сесть за руль и вместе с Кирсти и Бини проехать весь путь. Кроме того, если бы мы полетели, потом все равно кому-то пришлось бы рано или поздно ехать на машине. В итоге я настояла на том, что мы с Кирсти отправимся в путь, образно говоря, из правого нижнего угла карты и достигнем самого верха. А затем мы встретимся с Энгусом – в Орнсее, возле отеля «Селки», на автопарковке со знаменитой панорамой на соседний Торран.
Теперь я пожалела о принятом решении.
Все здесь слишком просторное и чересчур унылое! Раннох-Мур – смесь зелени и мрачной серости. Равнины предположительно ледникового происхождения. По кислым торфяникам текут коричневые речки – местами казалось, что вместо воды в речке течет торфяная пыль.
Я посмотрела в зеркальце на Кирсти, затем на себя.
Мне очень не хочется вспоминать, но придется – и я опять пройду все до конца. Мне нужно понять, что творится с Кирсти и является ли ее перемена непосредственным результатом той трагедии, которая сломала нашу жизнь.
Начнем.
Это случилось летним вечером в Инстоу.
Мои родители переехали в маленький приморский городок на севере Девона почти десять лет назад, когда вышли на пенсию. К тому моменту карьера отца накрылась медным тазом, но родители накопили денег, их как раз и хватило, чтобы купить дом – даже побольше, чем у них был раньше, – в чудесном местечке, где широкая ленивая река образует дельту и встречается с морем.
Дом был высокий, трехэтажный, с балконами, с которых открывался прекрасный вид. На участке был разбит сад, он заканчивался на склоне, поросшем травой, где водилось несметное число кроликов. С верхнего этажа я любовалась морем в обрамлении зеленых мысов, а сидя в летнем туалете – таращилась на лодки с красными парусами, идущие в сторону Бристольского канала.
Выбор родителей я одобрила: приятное жилище, симпатичный городок. В пабы частенько наведывались моряки и яхтсмены, державшиеся по-свойски, без всякого зазнайства. Климат оказался мягким благодаря преобладанию юго-западного ветра, а с пристани можно было ловить крабов – всего-то и надо леску да ломоть ветчины.
Сразу же и безоговорочно Инстоу стал нашим домом на время отпусков. Относительно дешевым и безмятежным пристанищем для нас с Энгусом. Мы знали, что можем взять с собой девочек и они будут под присмотром дедушки с бабушкой, которые души в них не чают.
И они действительно обожали внучек – девочки были такими красивыми, такими замечательными – когда не орали, конечно. Вдобавок мой младший братишка-шалопай мотался по белу свету и не собирался обзаводиться семьей, так что мои близняшки были их единственной отрадой.
Мой отец всегда с нетерпением ждал нашего приезда, а Эми – моя мать-американка, более тихая, робкая и скрытная, чем он (я, кстати, похожа на нее), – тоже проявляла не свойственный ей энтузиазм.
В общем, когда отец позвонил мне и беззаботно поинтересовался, что мы намерены делать летом, я тотчас согласилась поехать в очередной раз в Инстоу. Это был седьмой или восьмой раз, мы не считали. К тому же нам нравилось то, что девочки будут под присмотром, причем абсолютно бесплатно. Мы сможем позволить себе роскошный долгий сон – сон взрослого человека в отпуске, пока близнецы будут гулять с бабушкой и дедом.
В самую первую ночь нашего последнего отпуска это и случилось.
Я с детьми приехала в Инстоу с утра. Энгус задерживался в Лондоне и обещал прибыть позже, мать с отцом отправились в паб.
Я спустилась на кухню.
Да, я находилась на просторной кухне в доме моих родителей, поскольку именно оттуда открывался один из лучших видов, а еще там был замечательный стол. Я читала книгу и прихлебывала чай, вечер был просто бесподобным, небо над заливом окрасилось в голубовато-розовый цвет. Близняшки, успевшие загореть на пляже, играли, как я предполагала, в саду.
Все было абсолютно СПОКОЙНО.
А потом я услышала крик одной из моих дочерей.
Он навсегда застрял в моей памяти. Он никогда меня не оставит.
Никогда.
Здесь и сейчас, посреди Раннох-Мура, я вцепилась в руль и нажала на педаль газа. Как будто я могла обогнать ужасы прошлого, и они прямо сейчас пропадут из зеркала заднего вида.
Но что же было дальше? Вдруг я тогда что-то просмотрела, упустила? Может, я вспомню и смогу решить чудовищную головоломку.
Сперва я, сидя на кухне, ничего не поняла. Девочки должны были наслаждаться теплом уходящего летнего дня на лужайке, но оглушительный крик раздался откуда-то сверху. Не помня себя от ужаса, я ринулась вверх по лестнице и принялась лихорадочно искать близняшек – здесь нет, здесь нет, нигде нет! – но затем интуитивно что-то почувствовала и кинулась в пустующую спальню. Там тоже имелся балкон, расположенный на высоте двадцати футов.
Распроклятые балконы! Если я что и ненавидела в Инстоу, так это балконы. Они были везде. Энгус их тоже терпеть не мог.
Мы никогда не разрешали близняшкам подходить к ним близко – железные перила оказались слишком низкими – и для взрослых, и для детей. Но они манили наших девочек, ведь оттуда было так здорово смотреть на реку! Моя мама тоже любила там посиживать, глотая шведские триллеры и запивая их «Шардоне» из супермаркета.
И когда я бежала по лестнице, моя первая мысль была о балконах, которые я люто ненавидела. Первое, что я увидела в спальне, был силуэт одной из моих дочерей, она стояла на балконе в белом платьице и кричала.
По иронии судьбы она прекрасно выглядела в те мгновения. Лучи закатного солнца освещали ее волосы, и казалось, что на ней божественная корона, сияющий нимб, как у Младенца Иисуса на викторианских книжных иллюстрациях.
Моя маленькая красавица захлебывалась леденящим душу криком.
– Мам, мам! Иди быстрее! Лютик упала, Лютик упала! Мама, спаси ее, МАМАМАМАМАМА!
На какой-то миг я застыла и молча смотрела на нее.
Наконец, очнувшись, выглянула за перила.
Да, там была моя вторая дочь – упавшая на мостовую. У нее изо рта натекла красная блестящая лужа крови – как «речевой пузырь» в комиксах. Ее ручки и ножки были неестественно выгнуты в форме свастики, она напоминала схематичное изображение упавшего человека, некий символ.
Я сразу поняла, что Лидию нельзя спасти – как только увидела ее неестественную позу, но я бросилась вниз, обняла ее еще теплые плечики, попыталась нащупать слабеющий пульс. И тут как раз вернулись из паба мои мать с отцом, они поднимались по дорожке, и их взору предстала эта непередаваемая сцена. Они застыли, пораженно глядя на нас, моя мать что-то завопила, а отец начал названивать в «Скорую», и мы разругались – двигать Лидию с места или нет, и моя мать снова кричала.