Последний Иерофант. Роман начала века о его конце - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев, Владимир Шевельков cтр.№ 97

«Там же почти никого, кроме налетчиков, а заложники вообще ведут себя как кроткие агнцы — головы не поднимут! — Викентий Алексеевич просто глазам своим не верил. — Не может же быть такого цинизма, чтобы боевики Яхонта стреляли по „челбогашевским“».

Последние бандиты «Кесарева-Челбогашева», опомнившись от неожиданного удара в спину, принялись отстреливаться, но их «диспозиция» была заведомо проигрышная, проще говоря, они были как на ладони у боевиков Яхонта и Туркмена.

Пользуясь этим и внезапностью нападения, «идейные вожди» хладнокровно перестреляли «честных» деловых людей, так и не успевших до конца вытряхнуть содержимое шкафа. Последним выстрелом Яхонт буквально разворотил голову налетчику в цилиндре, созерцавшему свое отражение в зеркале.

Оставаясь стоять на пороге, главный организатор «скачка» на ломбард с револьверами в обеих руках держал под прицелом «Кесарева» и Никаноровну одновременно.

— Против тебя я лично ничего не имею. Ты, Кесарев, интересен мне только как «товарный залог», — Яхонт заговорил в абсолютно спокойном тоне, будто бы речь шла о какой-то обыденной, давно просчитанной коммерческой сделке. — Из университета нас отпустили с одним небольшим условьицем: сдадим, мол, тебя во время дела. Нам за тебя еще выкуп заплатят — пятьдесят тысяч ассигнациями. Осуждаешь? Зря, друг ситный. Пути-дороги у нас разные, сам понимаешь: наше дело политика, борьба за великую идею мировой справедливости, не то что ваши — кураж и фарт бандитский. Я ради идеи готов пожертвовать любым блатным. Пусть и «в законе», любым знатным шнифером вроде тебя. Даже такой вот виртуоз отмычки, гений криминала, — ничто перед торжеством свободы, равенства и братства всех людей, ради которого я и свою жизнь отдам, не то что… чью-то еще. Против этого великого дела всё — пыль под колесами авто, прах, чтобы тебе было понятнее. Знаю, что хочешь мне возразить, в чем упрекнешь: да, верно, я использую таких, как ты, и наши вожди даже учат, что вы, уголовные, социально близкий трудящимся элемент, но я все равно презираю вас, мелких воров, и блатных тузов тоже, и всякую золотую роту всеми силами души… В революции от вас пользы, как от навоза!

Тут наконец-то, уж непонятно, на радость ли проданному и преданному «Кесареву»-Думанскому, тишину скромного квартала между Сампсониевским мостом и Сампсониевским проспектом одновременно нарушили десятки пронзительных трелей полицейских свистков, поддержанных дворницкими — не менее настойчивыми и тревожными. Вокруг моментально поднялась всеобщая паника. А во двор уже ворвались самые быстрые и усердные из полицейских чинов.

Думанский, изо всех сил выжимая усталый мозг, пытался сообразить, какими увещеваниями можно убедить мерзавца отказаться от его гнусного намерения или же хотя бы повременить со сделкой-сдачей. «В конце концов, быть арестованным и даже невинно сосланным на каторгу все же лучше, чем погибнуть на эшафоте. Может быть, затеять с этим борцом за „справедливость“ политическую дискуссию? Бесполезно — его идейность цинично просчитана, а значит — все мои доводы будут пустыми…»

— Ах ты, брандахлыст, крыса сухопутная, — вдруг важно заявила «товарищу» Яхонту неотразимо-непредсказуемая Никаноровна, выходя на середину комнаты. — Сейчас ты погибнешь от моей неописуемой красоты.

Безо всякого стеснения она выставила вперед жилистую, в сеточках лопнувших вен ногу и принялась медленно поднимать край юбки.

— Ты чего это? — с брезгливым смущением пробормотал Яхонт. — Вы это… Вот несознательная женщина. Я про идеи, а она тут бесстыдничать! Дура баба!

— К ногам привязали ему колосник, газетою труп обернули, сам кок наш прощальное слово сказал, [115] прорыдала престарелая соблазнительница, немилосердно фальшивя. — Сам ты хам фабричный, и все вы…

Не докончив фразы, Никаноровна во мгновение ока выхватила спрятанную за чулком финку и ловко швырнула ее в продолжавшего стрелять Туркмена, завопив при этом во всю силу легких:

— Иисус Христос впереди, Дева Мария позади, ангелы по бокам, нет доступа врагам! Ну что, мои ангелочки, покажем им?

«Вот еще фольклорный артефакт! Еще один народный заговор — неужели в словаре Даля такое отыщешь?» — адвокат чуть не прыснул со смеху, почти рефлекторно, но вовремя подавил совсем неуместно и несвоевременно проснувшееся в душе чувство юмора.

А неистовая воительница, издав свой абордажный клич, уже бросилась на Туркмена сзади подобно дикой туркестанской кошке. Обернувшись, тот мгновенно выстрелил наугад. Воспользовавшись моментом, Думанский тут же атаковал Яхонта. Не успел тот толком ничего сообразить, как правая рука «Кесарева», точно сама, нанесла ему приличный удар из английского бокса, а левая каким-то замысловатым движением выбила сразу оба нацеленных револьвера.

Однако, едва лишь Викентий Алексеевич почувствовал, что даже от бандитской личины может быть какая-то польза, как верх в нем снова взял принципиальный адвокат, которому даже сама мысль о насилии была глубоко омерзительна. И хотя через несколько мгновений он снова смог взять себя в руки, было уже безнадежно поздно. Он был прижат к полу, Яхонт душил его, сидя прямо на широкой «кесаревской» груди. Напрасно Викентий Алексеевич старался оторвать руки врага от «своего» горла, извивался и старался вдохнуть хоть немного воздуха: в глазах неумолимо темнело, в ушах нарастал шум крови, становясь уже похожим на шум набирающего ход паровоза.

Бедный Думанский уже было окончательно распростился с жизнью, как вдруг перед его затуманенным взором предстал Федька Косой.

— Егорушка преставился, — печально, точно жалуясь, произнес он, не понимая, как это могло произойти. Его огромные жилистые ручищи как плети свисали вдоль мощного бурлацко-босяцкого торса.

Яхонт повернул голову к вошедшему, немного ослабив хватку. «Кесарев» мигом напрягся, собираясь рывком освободиться, как раздался оглушительный грохот, подобный тому, что бывает при взрыве, вздрогнули стены, и помещение заполнилось удушливым дымом. Идейный экспроприатор внезапно обмяк, давя теперь уже мертвым грузом на потерявшего сознание Думанского.

В чувства его привел, как всегда, невозмутимый голос Никаноровны:

— Ядрена мать, снизошла благодать! Не зря на шканцах стояли и весь день «уру» кричали.

С трудом спихнув с себя неподвижного Яхонта, Думанский смог наконец повернуть голову. Изогнутая, как крышка консервной банки, дверь бронированного шкафа-сейфа была наполовину открыта, и оттуда — из развороченного металлического чрева, победно озираясь, выкарабкалась Никаноровна. Правый рукав ее платья был иссечен в кисею, весь пропитан кровью, левую ногу подрывница странно подволакивала, но, тем не менее, вид у нее был торжествующий: волосы воинственно всклокочены, глаза сверкали героическим безумием, взгляд блуждал.

— Поверьте, мое сердце трепещет от радости, что я могу снова увидеть вас, — проворковала блатная Валькирия, обращаясь к лежащим на полу мертвым налетчикам.