Утро 9 октября выдалось холодным и росным, а день — ясным, теплым. Любимов дважды водил эскадрилью на задание. .. Прикрытие стало несколько формальным — вот уже дней десять, как над нашим хозяйством не появлялся в воздухе ни один немецкий самолет. И на задания мы летали в полной безопасности… Позвонил генерал Ермаченков и попросил, не приказал, а именно попросил поддержать прикрытие «петляковых» армейской группы нашими «яками».
— Так у меня ж все на задании, товарищ генерал. Я только-только из штаба полка, да вот еще Авдеев дежурит… — ответил комэск. — Нам парой?.. Есть, товарищ генерал.
Спросил Любимов, во сколько и где встреча, положил в ящик трубку полевого телефона, висевшего на суку возле стоянки его самолета, условились с ним о действиях в воздухе, и в кабины…
Над девяткой «петляковых» висела четверка сухопутной авиации «яков». Мы с Любимовым помахали крыльями, заняли место непосредственного прикрытия. За Турецким валом на высоте наших бомбардировщиков проходила стороной четверка «мессершмиттов». Группа прикрытия навязала ей бой и отстала. Любимов подал мне сигнал: идем с ударной группой до цели. А цель — аэродром Аскания-Нова. Отбомбились «петляковы», хорошо отбомбились — никто не мешал.
Легли на обратный курс. Солнце лениво садилось за синюю даль на отдых. В небе ни облачка, ни самолета вокруг. Только девять армейских Пе-2 и пара наших Як-1. На душе покойно, будто с полигона возвращались. Недалеко от перекопского берега пересекли Каркинитский залив, проводили «пешек» еще чуть над крымской степью, пора и вправо отваливать, на Тагайлы.
Любимов подошел ближе к «петляковым», выровнял высоту, поднял над головой руки в пожатии. И я помахал крыльями на прощанье бомбардировщикам. Те тоже на радостях, что удачно бомбили, — кивали головами, руками махали в ответ, крыльями. В этот миг Любимов услышал сухой треск у правого борта кабины, второй с короткой вспышкой — за приборной доской, у мотора. Обожгло ногу, ударило мелкими осколками стекла в лицо.
Мотор тянул, управление слушалось, глаза видели — их спасли большие летные очки. А видели они на фоне вечернего неба выходящих из атаки «мессершмиттов». В их направлении я уже набирал высоту. И Любимов прибавил газу, задрал нос машины. От перегрузки закружилась голова — раньше такого не случалось. Выровнял самолет. В правой бурке хлюпало, и он понял — кровь. Нога немела. Саднило лицо. Он снял перчатку, провел по лицу ладонью, и на ладони — кровь. Надо было немедленно перевязать ногу, остановить кровь, но в воздухе это невозможно. До дому не дотянуть. И он пошел на снижение. Две вспышки, два попадания в самолет командира заметил и я. «Запятые» — дымовые штрихи трассы — подбирались к моей машине. Я выскочил из-под атаки вправо и круто полез вверх перехватить противника на выходе из пикирования, но не успел. «Мессершмитты» вышли из атаки раньше, чем удалось развернуться в их сторону, и ушли с принижением на север.
Они появились снова, когда я кружился над идущим на посадку Любимовым. Попытались было атаковать его, но я повернул им навстречу, в лобовую, и атаку сорвал. Немцы еще покружились немного, а когда Любимов приземлился в степи между копенками, улетели. Я видел, как комэск выбрался из кабины, отстегнул парашют и направился, прихрамывая, к рядом стоявшей копне. Бензин в моих баках был на пределе, и надо было спешить домой, чтобы быстрее выслать машину за командиром.
В небе было еще светло, а на земле быстро темнело. Потрясенный случившимся, я не сразу обратил внимание на несколько то тут, то там догоравших в степи костров. Лишь километрах в десяти от аэродрома отчетливо увидел вдруг, что издалека мигавший костер — не что иное, как разбитый, обгоревший самолет. И тогда понял, что те, разбросанные по степи, тоже не просто костры, а сбитые самолеты. Не «петляковы» ли? Но «петляковы» ушли левей. От страшной догадки — не свои ли стало в кабине жарко. Я спешил домой на максимальной скорости, а казалось, что мотор еле тянет. На приборы не смотрел, привык чувствовать машину всем телом».
Тревога Авдеева оказалась не напрасной — в тот день ВВС ЧФ и 51-й армии действительно понесли чувствительные потери. Сгорел в своем «яке» лейтенант Аллахвердов — лучший на тот момент ас ВВС ЧФ, имевший на своем счету шесть индивидуальных и групповых побед. Пропал без вести лейтенант Щеглов из эскадрильи Любимова. 51–я армия потеряла по одному «яку», «мигу» и «лаггу», причем два пилота оказались серьезно ранены. Что же касается командира 5-й эскадрильи 32-го иап ВВС ЧФ Ивана Любимова (пять воздушных побед), то его история на процитированном отрывке не закончилась. После вынужденной посадки он, тяжело раненный, лежа под истребителем, ждал помощи, когда его проштурмовала другая пара «мессершмиттов». Летчик получил новые ранения. Его обнаружили только ночью и немедленно доставили в госпиталь. Первое заключение врачей говорило о том, что с авиацией Любимову придется расстаться навсегда. Ступню левой ноги Ивану ампутировали, правую удалось спасти с большим трудом. Место ступни занял протез, который летчик упорно осваивал, решив во что бы то ни стало вернуться в авиацию. Прошел год, прежде чем Любимов вернулся в свою часть, став вскоре командиром своего родного полка. Весной 43-го за боевые заслуги полк стал 11-м гвардейским, а Любимова в октябре назначили командиром 4-й истребительной авиадивизии. К тому времени он имел на своем счету уже 9 воздушных побед. 22 января 1944 г. И. С. Любимову присвоили звание Героя Советского Союза. Он продолжал службу в морской авиации до 1973 г. и дослужился до звания генерал-майора.
Все это произошло много позже, а тогда, в конце первой декады октября, внезапные потери советской авиации нанесла внезапно вернувшаяся в Чаплинку из Донбасса группа III/JG 77. В этот день ее «мессершмитты» вели свободную охоту за линией фронта, причем, по-видимому, исключительно силами наиболее опытных летчиков — среди семи пилотов, доложивших о победах, лишь один не входил в категорию асов. Командир группы обер-лейтенант Kurt Ubben увеличил свой боевой счет с 42 до 45 побед, лейтенант Omert — с 24 до 26, фельдфебели Seckel и Baumgartener сбили по два самолета. Очевидно, таким образом немцы мстили за смерть погибшего 8 октября над Армянском обер-лейтенанта Kurt Lasse (41 воздушная победа), который, по немецким данным, погиб в результате столкновения с советским самолетом (в советских документах подтверждения этому заявлению обнаружить не удалось). Так же в пользу немцев завершились и другие бои, имевшие место 10, 11 и 12 октября. В них советская сторона потеряла в сумме три Пе-2, по одному Ил-2, МиГ-3 и И-15бис. Немецкие зенитчики добавили к этому еще по одному Ил-2, И-16 и И-15бис. Для немцев единственной потерей стал лейтенант Hans Schmeidler из 9/JG 77, погибший в воздушном бою 11 октября. Он сбил бомбардировщик «петляков», одержав свою седьмую победу, но и сам был подбит меткой очередью воздушного стрелка, после чего врезался в землю.
Имелись и другие признаки усиления активности люфтваффе. 9 октября немецкие бомбардировщики, маскируясь облаками, бомбили Симферополь, а на следующий день — впервые аэродром Фрайдорф, на котором в тот момент базировался 11–й шап ВВС ЧФ. Забегая вперед, отметим, что всего немцы до конца октября бомбили этот аэродром четыре раза, не добившись при этом никаких успехов. Остальные аэродромы Фрайдорфской группы вообще не подвергались никакому воздействию, поскольку, очевидно, так и не были обнаружены вражеской воздушной разведкой. В тех случаях, когда возникало подозрение, что аэродром обнаружен, советское командование просто передислоцировало базировавшуюся на нем часть на другую степную взлетную площадку, благо их было великое множество. Более ожесточенный характер имели бомбардировки переднего края советской обороны. «Бомбили нас на Ишуньских позициях основательно, — вспоминал П. И. Батов. — По возраставшей интенсивности авиационных налетов можно было судить, что дни испытания приближаются. Начиная с 12 октября ежедневно на Ишунь было по восемь — десять налетов. Несколько раз под удар попадал командный пункт 156-й дивизии, к счастью, обошлось без жертв. Чуть было не лишились Г. В. Полуэктова, он возвращался на своем «пикапе» и был уже близко от КП, когда 30—40 самолетов начали бомбежку. Отвернул в сторону метров на двести и переждал в воронке. В МТС стояло много заброшенных комбайнов. Очевидно, немцы их приняли за танки и страшно бомбили, к удовольствию наших бойцов, наблюдавших, как противник попусту старается».