На сей раз наша собеседница оказалась, действительно, крайне доброжелательной. После изложения сути дела, она нам учинила небольшой допрос.
– Сколько картин он у вас взял? Вы сами ему отвезли, или он прислал за ними кого-нибудь? Кто выносил картины из дома и грузил в машину? Картины в своей галерее он развешивал сам или с вашей помощью? Как они попали в его галерею?
– Наверное его люди их принесли и повесили, – сказал я, уже немного раздражаясь, – мне казалось, что вопрос выеденного яйца не стоит.
– Когда он забирал картины, он дал вам документ?
– Нет. Он сказал, что вся Филадельфия знает его как честного бизнесмена.
– Это очень плохо. И что, у вас нет никакой расписки?
– Он по нашим многочисленным просьбам прислал нам письмо с перечнем взятых картин.
Это обстоятельство ее успокоило. Естественно, она нам сообщила, что мистер Питман очень ловкий бизнесмен, и что дело очень сложное, но она попробует его распутать.
– В чем же сложность, – подивился я такому повороту дела. – Человек взял у меня картины и не отдает. Он жулик, и судебный исполнитель должен призвать его к ответу.
– Все не так просто, как вы думаете. В Америке очень совершенная судебная система, которая должна учесть все права истца и ответчика. То письмо, что вы получили, еще ни о чем не говорит. Договора вы с ним не заключали, и непонятно, передали ли вы ему картины для экспозиции, или для продажи, а может, вы ему их подарили, или дали их для того, чтобы он в своей галерее рекламировал вашу живопись. Все будет зависеть от того, какую версию примет в этом деле его адвокат.
– А причем тут его адвокат?
– Уж не думаете ли вы, что он сам будет беседовать со мной? Завтра же я направлю ему официальное письмо. Это процесс длительный и требует больших затрат. Так что вам повезло, что вашим делом занялся Art Alliance.
Намек я понял, и на следующую встречу принес ей в подарок две акварели. Она была в восторге. Все случилось так, как она и предсказала. Питман ее переадресовал к своему адвокату. Тот довольно вяло включился в работу, поскольку он сообщил ей, что тоже hаrd working. Когда же вопрос, казалось бы, был почти решен, он забил новый гвоздь. Адвокат сообщил, что мистер Питман окантовал мои работы в дорогостоящие рамы, и теперь следует оценить стоимость работ и стоимость рам, без чего нельзя закончить дело.
– Но я же не просил его окантовывать мои работы!
– Он говорит, что мистер Питман договорился с вами о том, что выставит ваши картины в галерее, а у него все картины окантованы, и он не может делать исключений.
– Так пусть заберет свои рамы назад.
– Он пишет, что у него нет картин такого формата, и эти рамы ему не нужны.
Наше единоборство продолжалось больше года. Наконец наступил долгожданный день, когда нам позвонила наш адвокат и сказала, что нужно приехать подписать некоторые бумаги, и она передаст дело в суд. Когда мы увидели наше дело, мы были приятно удивлены. Это были два огромных тома, состоящих исключительно из переписки сторон.
На следующий день наша смуглая адвокатесса позвонила нам и сообщила, что поставила в известность мистера Питмана, что дело окончено и передается в суд. Через два часа она опять позвонила и сказала, что мои хорошо упакованные картины доставили к ней в офис. Одной картины не хватало, мистер Питман взял ее в счет изготовленных рам. Кроме того, не было эскизов площади Independence Squаre, так как их не было в списке взятых у меня работ. Начинать из-за этого процесс не имело смысла. Так бесславно окончилась наша эпопея творческого содружества с моим первым репрезента-тивом. Пришлось отложить в долгий ящик надежду стать «богатым и знаменитым», как неоднократно обещал мне этот молодой человек. Я уже не говорю о приятных встречах с сенаторами и мэром города. Вообще, встречи с сильными мира сего редко приносят удовлетворение. Я вспоминаю историю, рассказанную мне Дабагяном в начале моей деятельности.
ЦАРСТВО ПАНЬКО
Иван Лазаревич Дабагян, в то время главный архитектор Киевской области, был одним из лучших областных архитекторов. Он блестяще знал область, был человеком эрудированным и очень общительным. Когда я однажды пожаловался ему, что система утверждения и согласований проектов весьма сложная, он рассказал мне такую историю.
После войны, когда начали восстановление крупных разрушенных объектов, реконструкцию Днепрогеса поручили группе специалистов под руководством известного архитектора – председателя Союза архитекторов СССР Георгия Михайловича Орлова. Проект был окончен, Георгий Михайлович собственноручно решил согласовать его с высоким начальством и прибыл в Киев. Его поселили в шикарном гостиничном номере и просили обождать, так как начальство очень занято. Это было время, когда начальство демонстрировало, что оно работает ночи напролет. Свет в ЦК КПУ, так же, как и в Кремле, горел по ночам. Что происходило за этими освещенными окнами, никто точно не знал, но стойко сохранялась легенда, что партийное руководство не дремлет.
Прошла неделя, потом вторая. На телефонные звонки инструктор ЦК отвечал, что еще нужно подождать. И вот через две недели, в два часа ночи, в гостиничном номере раздался звонок. Это звонил инструктор ЦК.
– У вас все материалы готовы?
– Да, – ответил сонный перепуганный архитектор.
– Через двадцать минут мы будем у вас, ждите в номере и готовьте подрамники.
Через полчаса появились строгие сопровождающие и доставили его на машине в ЦК в актовый зал. Георгий Михайлович стал ждать, вспоминая цифры для доклада и глядя с нетерпением на дверь, противоположную входу. Каждый архитектор знает, что все здания, где есть начальство, начиная с секретарей райкомов и кончая самым высоким, имеет одну анфиладную схему: актовый зал, приемная, кабинет начальника и его же комната отдыха. В зависимости от ранга меняются только размеры помещений.
В свое время отец проектировал здание ЦК ВКП(б) в Харькове. На стройку прибыл сам Косиор. Его кабинет показывал ему прораб. И когда они подошли к дверям, ведущим из кабинета в комнату отдыха, прораб услужливо сказал: «А на этих дверях мы сделали специальную ручку и поставили ее немного ниже, чем другие» (Косиор был маленького роста). На следующий день прораб был уволен.
Так что шеф, как понимал Орлов, должен был войти в зал непосредственно из своей приемной. Докладывал Георгий Михайлович всегда блестяще и в успехе не сомневался. И действительно, через полчаса открылась именно эта дверь, и в зал вошел первый секретарь ЦК КПУ со своей свитой.
– А ну-ка, показывайте, что вы тут нам привезли.
Георгий Михайлович подошел к генплану и начал докладывать. Начальство разглядывало другие подрамники и не очень внимательно его слушало. Через пять минут его перебили. Раздался громкий возглас.