…И рухнула академия - читать онлайн книгу. Автор: Александр Штейнберг, Елена Мищенко cтр.№ 5

Я вернулся в мастерскую и с гордостью рассказал о полученном задании. Но в ответ я услышал только слова сочувствия. «Ты не знаешь, – говорили мне, – каково иметь дело с Жуковым. Он из тебя душу вытрясет». И они оказались правы. Несмотря на все мои старания, автор, появившийся через неделю, объявил, что все это ерунда, и что он должен все мои чертежи переделать. Я был весьма обескуражен, так как не сталкивался еще с диким самолюбием маститых архитекторов.

Жуков был маститым. Поэтому он не хотел никого подпускать к своему цирку. Впоследствии он рассказывал много баек об авторском надзоре в цирке. Он тоже не отказывал себе в некоторых шалостях. Во время его посещения нашей мастерской он был слегка навеселе, и поэтому мне пришлось выслушать удивительную нотацию.

– Как это ты мог взяться за проектирование завершения цирка? Цирк – это не клуб какой-нибудь. У себя в клубах и домах культуры ты можешь сажать на фронтон, что угодно. А цирк есть цирк. Здесь все очень сложно. Надо со всеми поговорить: с клоунами, эквилибристами, акробатами, даже с униформистами. Ты со слонами и верблюдами разговаривал? Нет! А я разговаривал. Ты у обезьян и морских слонов спрашивал? А я спрашивал. Да, я и у слонов, и у лошадей спрашивал, что им нужно. У всех спрашивал. Вот, например, беседую с Кио. Он мне и говорит: «Мне нужно распилить женщину на манеже на две части, а ты мне предусмотри лаз под сектором, чтобы она – эта распиленная могла по нему пробежать, а я мог ее после этого спустить под бой литавров на трапеции из-под купола». И что вы думаете, я предусмотрел такой лаз специально для его распиленной дамы. Так пришли электрики и проложили в нем высоковольтную линию. Пусть теперь попробует полазить, так ей ее пила покажется не больше щекотки. А ты говоришь, взял да и нарисовал завершение. Здесь специфику нужно знать.

Тем не менее рассказывал он очень интересно, хотя и не всегда правдоподобно. Второй раз мы столкнулись с ним на творческом поприще, когда делали проекты здания сельхозминистерств. Приняли мой вариант. После этого он со мной не разговаривал. Но когда выяснилось, что ни мой, ни его вариант не построят, наши хорошие отношения восстановились.

После цирковых упражнений меня посадили, наконец, на архитектурные чертежи. Я потихоньку стал познавать не только наш архитектурный второй этаж, но и смежников, сидевших в других зданиях, и самые интересные службы, от которых зависела наша жизнь и зарплата – наш полуподвал.

Я определил, что наши подвальные помещения были тщательно откалиброваны. В основном, там работали женщины. При этом самые полные дамы в институте были в машбюро, а самые изящные – в копировальном. Зная, что этот этаж принадлежит дамам, я был крайне удивлен, когда, спустившись вниз, услышал великолепный набор неформальной лексики. Монолог этот принадлежал тоже даме – начальнице библиотеки и архива. Она не стеснялась в выражениях. Но ее все любили, так как она обладала феноменальной памятью, знала весь свой архив наизусть и могла, не глядя, достать любую папку по любому объекту.

– Какого хрена ты мне притащил чертежи россыпью, так твою… Я за тебя комплектовать буду? Тра-та-та…

– Люда, потише. Испортишь молодого специалиста, – лепетал оторопевший ГИП.

– Ничего, пусть привыкает. Поработает со строителями и не такому научится.

У Люды я обнаружил невероятные ценности. Когда-то, сразу после войны, директором института был Таций, наш сосед снизу, пытавшийся вступить в спортивную борьбу с отцом. Он был, как я понял, большой книголюб, и излишки денег из бюджета института тратил на приобретение архитектурных изданий в комиссионных магазинах. Люда их бережно хранила, но мне, то ли из добрых побуждений, то ли почувствовав ценителя, давала их на долгое время щедрой рукой. Это были альманахи Санкт-Петербургского общества архитекторов-худож-ников, Московского общества, альбомы уникальных гравюр и экслибрисов.

После посещения Люды я отправлялся с поручениями либо в копирбюро, либо в машбюро. Машинописное бюро комплектовалось из самых плотных дам, так что создавалось впечатление, что для их приема на работу был введен весовой ценз. Все они с трудом пролезали в двери. В один прекрасный день, когда начался ремонт и покрасили стены и двери, машинистки провели три дня подряд во дворе. Они стояли, согнувшись, и натирали друг другу бензином пышные бедра, пытаясь оттереть масляную краску. Злые языки утверждали, что институтская машина в эти дни не ходила в связи с отсутствием горючего.

Я разрабатывал рабочие чертежи клуба из крупных блоков, которые проверял Александр Валерианович. Я был поражен, когда он вернул мне проверенные чертежи – мою двухмесячную работу, не найдя ни одной ошибки и продержав их всего один день.

– Как, неужели все так идеально?

– Саша, неужели вы не понимаете, что этого никто никогда нигде не построит? А если и найдется дурак, который решит построить клуб из крупных блоков, он первым делом выкинет наши чертежи, насует блоков, которые ему дадут, а все оставшиеся дыры будет закладывать кирпичом. Зачем же нам с вами терять время и здоровье на бессмысленную работу только ради того, чтобы Госстрой поставил еще одну птичку в графу «индустриализация».

Замечание было резонным, и это несколько охладило мой производственный пыл.

Во время этой работы я часто вспоминал нашего, всеми любимого, преподавателя конструкций Юровского. Однажды в институте я придумал девятиэтажный жилой дом из двух типов блоков. Я еле дождался утра, чтобы побежать в институт и показать ему свое блестящее открытие. Он посмотрел на меня, весьма мило улыбнулся и спокойно сказал:

– Саша! Я вас очень прошу – не нужно сенсаций! Сделайте сорок типов, и я вам поставлю пятерку.

Рабочий день начинался в полдевятого. Обычно, когда я приходил, моя визави Надежда Алексеевна была уже на месте. Пока я раскладывал свои чертежи и инструменты, она просила:

– Саша, расскажите какой-нибудь анекдот, чтобы начать день в хорошем настроении.

– Да я же не знаю, Надежда Алексеевна.

– Все-то вы знаете. И если старшие просят, вы не должны отказываться.

Она любила анекдоты, заразительно смеялась, но воспринимала их как-то по-своему.

– Ну хорошо, Надежда Алексеевна, слушайте.

– Громче. Пусть все слушают. Я хочу, чтобы у всех было хорошее настроение.

– А если он неприличный? – спрашивала застенчивая Бетти.

– Ничего, не треснешь, – отвечала ее начальница командирским голосом. – Давай!

– Приходит человек в морг, – начинал я с веселенькой тематики. «Скажите, пожалуйста, сюда Рабиновича не привозили?» «А у него есть какие-нибудь особые приметы?» «Да, он сильно заикается».

Надежда Алексеевна хохотала до упаду.

– Подумайте, какой тупой человек. Нашел примету – заикается. Мало ли людей заикается.

Вот тут уже начинали смеяться все, даже застенчивая Бетти.

После этого Фима исполнял старую хулиганскую песенку: