Очевидец Нюрнберга - читать онлайн книгу. Автор: Рихард Вольфганг Зонненфельдт cтр.№ 12

Я работал с Гальдером в допросной в то утро, когда армейская газета «Звезды и полосы» сообщила крупным заголовком передовицы, что на Японию сброшена атомная бомба. В коротком репортаже говорилось, что эта атомная бомба эквивалентна тысячам обычных бомб. Я развернул газету перед Гальдером и спросил:

– Herr General, was sagen Sie nun? (Что вы теперь скажете, господин генерал?)

Он задумался.

– Clausewitz ist tot (Клаузевиц мертв), – отозвался он.

Что он имел в виду? Клаузевиц – немецкий военный мыслитель, полководец, который когда-то сказал: «Война есть продолжение дипломатии иными средствами». Уже нет, подумали мы тогда. Атомная война ничего не продолжает, это конец всего. Гальдер понял, что разумные нации никогда не пойдут воевать с атомными бомбами, преследуя чисто националистические цели.

В тот момент, когда генерал Гальдер сидел рядом со мной, я перестал бояться, что Германия когда-нибудь еще раз попытается напасть на другие страны или что разумные политические лидеры развяжут атомную войну. Конечно, мы не могли представить себе ни всех других будущих войн, неатомных, корейской, вьетнамской и остальных, ни помыслить о том, что обладание оружием, способным уничтожить обе стороны, удержит холодную войну на холодной стадии. Мы только знали, что с Германией как с зачинщиком националистических войн, пытающимся завоевать соседние страны, имея доступ к атомному оружию, покончено. В одной ослепительной вспышке я увидел, что Германия сможет добиться будущего процветания только членом содружества наций. Все книги о немецком военном героизме в зеленых тканевых переплетах, которые жадно читал под одеялом в детстве, отправились на свалку истории. Ни Германия, ни другие страны никогда не будут снова вдохновляться полководцами, скачущими на лошадях с саблями наголо воевать с соседями, если у обеих сторон будет атомное оружие!

Я несколько раз переводил на допросах Шпеера, который на всех производил впечатление своими культурными манерами. Он был назначен министром вооружений и военной промышленности через несколько лет после начала войны, и потому его не могли обвинить в том, что он был ее зачинщиком. Все допрашивавшие его были поражены тем, что он смог обеспечить рост немецкого военного производства, даже когда страна лежала в развалинах. Еще он сказал, что настолько разочаровался в Гитлере и в диктатуре, что планировал устранить его, но не смог исполнить задуманное. Как оказалось потом, обвинители обошли молчанием тот факт, что Шпеер использовал в производстве десятки тысяч рабов, в основном из концентрационных лагерей, которые затем умерли от переутомления и недоедания.

В два часа дня в пятницу 19 октября 1945 года у меня зазвонил телефон, и полковник Уильямс велел мне немедленно явиться к нему в кабинет. В чем дело? Войдя, я увидел в его кабинете нескольких других служащих допросного управления, стоявших с торжественным видом. Стенографистка записала мою присягу, и я до сих пор бережно храню этот текст. Мне не могло и в голову прийти, что я буду участвовать в обвинении нацистов.

Гарри Нив, на самом деле Эйри Нив, – британский майор, бывший военнопленный, сбежавший из нацистского плена. После Нюрнбергского процесса он стал выдающимся членом палаты общин и в конце концов был убит боевиками Ирландской республиканской армии у здания парламента. Но в тот день в 1945 году, когда я стоял там в качестве официального переводчика и участника обвинения, он представлял Международный военный трибунал.

Итак, мы с Нивом отправились по камерам нюрнбергской тюрьмы.

Я уже бывал там раньше. По обе стороны от центрального коридора длинными рядами располагались камеры с охранником у двери и окошком для наблюдения, сквозь которое были видны нары заключенного, маленький стул и стол, но не парашу. Зная об этом «слепом пятне», один из подсудимых, Роберт Лей, через неделю повесится над парашей.

В торжественном молчании и по жизни немногословный полковник Бертон Эндрус, комендант нюрнбергской тюрьмы, шел чуть позади нас, держа в руке свой разукрашенный пистолет, а вместе с ним шагали два русских офицера. (И в тот момент я тоже думал, почему же Советы никогда и ничего не разрешают делать в одиночку!) Мы шли от камеры к камере. Охранник открывал двери одну за другой, и заключенных одного за другим выводили к небольшому столу. Каждому мы зачитывали обвинение.

Первым был Геринг. Взгляд его светло-голубых глаз был отрешен, и, прежде чем я успел зачитать ему обвинение, он попросил нас о совете. Глядя на меня, он сказал: «Теперь хороший переводчик мне нужен даже еще больше, чем адвокат». Я сразу же понял: он думает, что сможет представить себя лучше, чем любой адвокат защиты! Шахту удалось сохранить презрительный вид, и он сказал, что обвинение его не касается. Кейтель, надутый и красный, как всегда, стоял прямо как стрела, но я видел, как пульсирует артерия у него на шее. Каждому обвиняемому я повторял: «Вы обвиняетесь в преступлениях против мира, военных преступлениях, заговоре с целью ведения агрессивной войны, преступлениях против человечности, геноциде». Текст этого обвинения на пожелтевших страницах с заржавевшими скрепками сейчас лежит передо мной, вновь возрождая тот день, который навсегда сохранится в моей памяти. Шпеер взял копию своего документа и медленно вернулся к себе в камеру.

Пока мы на протяжении многих часов раз за разом зачитывали страшный список преступлений для каждого из двадцати одного заключенного, я снова представлял себе горы трупов и снова задыхался от запаха запущенного этими людьми и их пособниками конвейера смерти. Они протягивали чистые руки к стопкам документов с подробной констатацией их прошлого. Их можно было бы принять за группу самых обычных людей, выбранных наугад из толпы. Мы не видели ни злобных взглядов, ни звериных оскалов, открывающих смертоносные клыки. Физическая нормальность, внешность заурядного человека с улицы у этих людей пугала больше, чем могли бы напугать признаки безумия. От всего этого у меня возникло ощущение, что очередной злобный диктатор когда-нибудь и где-нибудь вновь сможет подвигнуть своих честолюбивых, аморальных пособников на убийства или отдать подчиненным приказ убивать людей из-за национальности, убеждений или цвета кожи. Да просто ради удовольствия это делать!

После оглашения обвинений мы в управлении по проведению допросов уже не могли допрашивать обвиняемых, если только они добровольно не вызовутся дать показания. В оставшийся до заседания трибунала месяц мы старались найти дополнительных свидетелей, чтобы поддержать обвинение. После нескольких месяцев непрерывной тяжелой работы и пережитого стресса я организовал себе оформление приказа на командировку с открытой датой и, как обычно, президентским приоритетом, в Санкт-Фалентин. Я сам придумал этот город, чтобы прикрыть поездку в Баварию, Австрию и Северную Италию. Я придумал Санкт-Фалентин, чтобы никто не нашел мой пункт назначения на карте и не заинтересовался, как я туда еду. Я хотел быть совершенно свободным и ехать куда хочу. (Как же я удивился много лет спустя, когда узнал, что существует настоящий Санкт-Фалентин неподалеку от Берхтесгадена!) Поскольку я ехал на машине УСС, меня редко останавливали, но, даже если такое и случалось, мои «президентские» предписания давали мне возможность пройти через любой контрольно-пропускной пункт.