Сокровища России - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Голованов cтр.№ 66

Прокурор поспешно включил магнитофон, и арестанта, поднявшего голову, снова мгновенно закорчило и вспенило. Удивленный такими метаморфозами врач, поразмышляв, на другой день снова пришел на допрос с найденным объяснением такого феномена. Видимо, в детстве маленькому Эдику изрядно наподдали под виолончельную музыку. Малыш настолько еще ничего не соображал, что в головенку все вместе и впечаталось — виолончельные трели вперемешку с сильной болью. Наверное, родители — злыдни. Стегали мальчишку ремнем, заглушая его вопли любимой музыкой. Такой вот сплав в голове. Как у собаки Павлова — ту кормили под музыку, и потом у нее слюни капали от одной только музыки и без всякой кормежки. Этого типа явно долго и сильно мучили, и все под музыку. Отдышавшийся Эдик заверил его, что родители его никогда не били, а прокурор поинтересовался — почему именно Распропович так сильно бьет заключенного? На первый слух, вся эта фиговина виолончельная одинаковая. Сам прокурор отличить не может, а Эдик — с первой ноты Распроповича падает, как от удара.

Врач ответил, что в таких тонкостях может разобраться только психоанализ, причем глубокий, а он — штука очень дорогая, а Эдику ответил, что тот и не может помнить — кто его бил под эту музыку, потому что так уж устроена психика, чтобы напрочь забывать плохое. И выдал прокурору новые рекомендации — без этих темных хитростей просто пинать Эдика, как это делает большинство следователей, или душить противогазом. Дело проверенное, никто еще не умирал, за немногими исключениями.

Но советовал это врач, еще не зная, что Эдик — олигарх и в состоянии не только оплатить дорогущий психоанализ, но и более тонкое лечение, вроде смены половой ориентации. А когда узнал, то сразу прибежал к прокурору, требуя прекратить бесчеловечное обращение с больным арестантом, которого его врачебный долг и клятва Гиппократа заставляют вылечить, во что бы это ни стало олигарху.

Так прокурор под угрозой жалоб и воплей врача был вынужден выпустить из своих зубьев полузажеванного пленника. Временно, для лечения в тюремной больнице. Врач поместил его в отдельную палату, которую камерой и язык не повернется назвать, даже обои — в розовый цветочек. Там уже стоял, кстати, японский цветной телевизор, но врач быстро согласился, что домашний кинотеатр с экраном метр на полтора куда полезнее для глаз Эдика, а после его выписки — и самого врача. Психоанализ — дело нудное и долгое, на пару недель растянулся бесконечными вопросами и воспоминаниями в полусонном состоянии, поэтому кроме общеукрепляющего лечения в виде усиленной кормежки с вином и фруктами, врач разрешил своим помощникам попутно излечить олигарха от неправильной ориентации. И две юные медсестрички, одна с сержантскими погонами, а вторая — с лейтенантскими, с энтузиазмом, за тысячу баксов в день, взялись своими нежными руками за Эдика и его мужские причиндалы. Этот вид лечения пошел очень успешно. Как это и воспитывается в милиции, сержант и лейтенант долго не верили Эдику, что он не голубой, но даже, убедясь в этом неоднократно, и вместе, и порознь, все равно не верили, и продолжали свое лечение для закрепления успехов. Спорить с ними было невозможно, как со всяким милиционером.

— Ага! — говорила радостно лейтенант, — едва увидел милицейскую фуражку, так и головку поднял? Разве ты не голубой? — Кроме фуражки, сапог и хлыста на ней больше ничего не было, одни округлости и полушария, но возражать Эдик не смел — тогда прикуют наручниками к кровати — и все равно будут лечить.

Психоанализ тоже продвигался, хотя так до первопричины врач и не докопался, прокурор помешал, выдернув Эдика из ласковых лап медсестричек. Но главное выяснил — во всем оказались виноваты демократы. Это, впрочем, и без исследований было понятно и давно всем и каждому, но и олигарху они успели нагадить в душу, и вот каким образом.

Эдик в процессе работы вспомнил-таки, что раньше, еще в школьные годы, виолончельно-скрипичная музыка просто не нравилась. Раздражала. Вселяла беспокойство. Он старался ее избегать, но особых негативов организм не выдавал. Эдик согласился с доктором, что в глубочайшем детстве, видимо, и впрямь испытал сильнейшую боль под музыку, случайно — что-то такое в памяти смутно, но шевелилось — если это шевеление не внушил ему доктор своими вопросами. Может и впрямь поколотили во дворе мальчишки, когда из форточки на улицу выла виолончель. Или собака покусала, предварительно воя по-виолончельному. Доктору видней, в конце концов. Ясно, что с годами в мозгу выросла защитная стенка, которая закрыла боль, но если через стенку неслись виолончельные вопли, организм чувствовал себя неуютно. Но в старших классах — девятом или десятом — защитная стенка рухнула, и вопросы доктора помогли Эдику отчетливо вспомнить тот полузабытый случай, который грянул во время сольного концерта Распроповича на Красной площади. Была обычная пропагандистская акция тогдашнего первого Президента России, с которым этот пиликалка то ли дружил, то ли бабки ковал. Торчал, короче, президентушка от этого контрабаса. И думал, что и избиратель его заторчит. Эдик тогда только-только начал интересоваться торговлей иконами, даже подделывать их еще и не думал, просто перепродавал в свободное от уроков время. Как раз удачно толкнул одну иконку, отметил по молодости это дело стопочкой коньяка, и шел просто себе мимо, ну и на площадь забрел, дуриком, из любопытства, как раз в антракте. Вбурился в народ, и тут этот очкарик вдарил по своему контрабасу своей пилой. Эдик тут же развернулся, зажал уши и попер обратно, но сделал это, может быть, не слишком вежливо, и ребята-демократы, любители Распроповича, малость тормознули. Слово за слово, толчок за толчком — и приверженцы пиликалки и демократии, тоже нетрезвые, поначалу покидали Эдика с локтя на кулак, а потом — и с ноги на ногу. Эдик уже не помнил, как выкатился или выполз с Красной площади, но стенку в голове кулаки-таки разнесли. Неуправляемый трясун начал брать Эдда за глотку при первых же скрипах лаковой бандуры.

Это все Эдик отчетливо припомнил, но других выводов он доктору не сообщил, хотя сам все это дело начал понимать несколько по-другому. Фальшак — в нем все дело. Эдик его с детства видел. Редкий дар — даже в оригинале картины увидеть фальшь автора. Этот редкий дар сверхчувствительности — вовсе не игра воображения, потому что постоянно подтверждался звонкой монетой. Например, Эдик не помнил случая, когда бы он ошибся в оценке неизвестной картины. Большинство перекупщиков сильно занижают цены потому, что часто ошибаются — живопись субъективная вещь. Эдик не ошибался. Он покупал для перепродажи только настоящее, будь оно даже фальшивкой. Потому что только настоящее и приносит деньги. Так что дело было не только в ботинках демократов, лупивших по ребрам. Эдику стало плохо от фальши, что была разлита по Красной площади этим пиликаньем и вообще этим действом. Просто вся фальшь этих лозунгов, этих демократических призывов к свободе, что копилась в душе, здесь многократно усилилась, аж до рвоты, чему изрядно поспособствовал кусок свежего человечьего дерьма, который размазался по лицу во время лежачего общения с демократией. И особенно фальшивил этот музыкант — не скрипкой, а самим собой — на которого всем было начхать, Эд уверен в этом, и который, если честно, тоже плевал на всех и на Россию — он давно сдернул за рубежи и бабки там наваривал, а сюда ездил только, если пригласят и наобещают — ездил врать. Фальшак — в нем все дело. И Эдик не ошибся — известно, чем кончилась демократия и свобода — ограбиловкой и набиванием карманов. Едва такая свобода ограничивалась, демократы сдергивают за рубеж с набитыми карманами.