Москва-bad. Записки столичного дауншифтера - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Шепелёв cтр.№ 59

На выходе наши Маши-и-медведи повесили бумажку с надписью «Follow us on FB!» – и тут сотни и сотни раз я слышал искажённое на все лады название соцсети – чаще что-то шипяще-свистящее, как и «Экшит» какой-то, – «О, Фейшбук!» – с той интонацией и улыбочкой, что, мол, и до этих дикарей цивилизация докатилась. О да, кому Сибирь, атом и космос покорять, соборы дивные возводить, а кому лишь следовать и перелицовывать осталось.

А вообще с этими книжками ломалась некая комедия, зачастую прямо будто представление фокусника: я таскал с собой покетбуки, пряча их в карман при атасе, как застигнутый юнец выплёвывает за углом сигарету, предательски дымящую… Для взрослого дяди, да ещё Ph. D. и прочая, это, конечно, сверхкомично! Книжек с житиями святых или про Собор в моей библиотеке не водилось, а из остального наиболее подходящи тут были Шаламов и Солженицын.

В кои-то веки в смотрительской затеплился разговор не об отдалённых паскудных предметах, а о том, что рядом – о непонятных надписях под закорючками и точками, рядом с более-менее понятными. Их поневоле прочитывал, наверно, каждый: они расположены на морозном втором ярусе на стенах, как раз в поле зрения сидящего смотрителя. Я осторожно сказал, что это даты: старославянские буквы под титлами имеют числовое значение… – все обратили на меня странные взоры… «Тоже мне гусь лапчатый!» – так и читалось на курносой пухлой мордашке Анфисы. Я хотел было, дабы кто-нибудь поперхнулся чаем, произнести «гематрия», «изопсефия» и «литорея», но во-первых, я и сам только термины знаю, негоже кичиться, а во-вторых, как пить дать за «геометрию» и «лотерею» примут, греха не оберёшься. Но Наташа, кажется, что-то смекнула…

В другой раз, уже ближе к маю, когда перекрыли площадь и полдня не было работы, я вошёл в гримёрку при разговоре, как ни странно, о книгах. Читают же тут каждый день, и почти все, но при этом помалкивают. Кто-то постоянно таскается с какой-то дребеденью типа журнала «Лиза» (Анфиса и Дана); Оксана изо дня в день с серьёзнейшей миной вычитывает Пушкина и Лермонтова в обшарпанно-картонных совдеповских обложках – странный выбор, прямо каких-то экзотических авторов! (впрочем, у неё сынишка в младшем классе учится); только Гяур и Стас ни в чём не замечены. Я попал в разгар дискуссии, и на меня, как и на присутствующих где-то на периферии коллег мужского пола, не обратили ни малейшего внимания. Разговор вёлся с такой томностью, с таким придыханием, с таким осознанием собственной интеллектуальной крутизны, что оправдывало его разве лишь то, что две дамы вели его полулёжа на диване, прикрыв, будто веером, половину лица книжками.

Одна из них – Оля – имела странное тоже, несколько неуместное, но завидное свойство постоянно возлегать на диванчике, укрывшись каким-то одеяльцем и спать или дремать. Она сладко позёвывает, тянется и иногда даже слегка покрикивает на суетящихся вокруг её ложа, чтоб вели себя потише!.. Привыкший ко всему, я не сильно удивлялся даже про себя. Только сесть было совсем некуда! Оказалось, что она дочка одной из экскурсоводш (той, что со мной иногда общалась). Не думал я, что это такой крутой статус – чтоб каждый день зависать по клубам, а по утрам кемарить до обеда на работе, потом ещё часок тянуться и краситься… То ли Анфиса ей всё устраивала, подлизываясь не понять к чему?.. Сама она была довольно миловидна, смотрела на всё свысока и спросонья, и тоже типа «учусь в престижном вузе» (курсе на втором какого-то филфака или журфака).

Разглагольство велось о достоинствах прозы Керуака, Хантера Томпсона, Миллера… Я, признаться, сильно заинтересовался, хотя виду не подал (хотя творений названных «столпов» не брал в руки, и не жалею, и, видимо, и не возьму). Запас грандов первого ряда был довольно скоро исчерпан, и далее теребилась ещё более непотребно-ширпотребная дрянь, коей я сейчас даже навскидку и имён не припомню. Из русских лишь мелькнули вскользь Липскеров да Замятин с своим «Мы» – воистину задумаешься, «для кого вы пишете, кто ваш читатель?..» (или стоит лишь заглянуть в крупный книжный!). Но фокусом всей мизансцены была хорошо видная мне надпись на обложке книжки у Ланы: «История О». Она с таким строго возвышенным видом прикрывалась неиллюстративной обложкой и с такими изысканными намёками рассуждала о… Короче, я едва сдерживался от смеха. Этот-то, с позволения сказать, культовый роман я в руках держал: подруга моего друга, настоящая, по убеждёнию, восторженная шлюшка, сначала доставала нас Франсуазой Саган (на что мы только скрыпели зубами и бутылочными пробками), а после обнаглела настолько, что самовольно принесла нам сию книженцию и даже оставила на прочтение, а после забыла. Так книжечка с целомудренно тетрадной обложкой оказалась у меня дома в деревне… Хорошо, что я её открыл! Через полторы страницы быстрее закрыл, с ужасом, как будто во сне каком-то, представляя, как археологи-литведы будущего обнаружат в развалинах ашепелёвского родительского дома искомый лакмусовый артефакт – «ага, всё ясно: так вот откуда есть пошло его „Ес/но“ и прочее!» – тут же оттащил в сад и сжёг на костре.

А под завязку завернули «букет» в пару шелестящих фраз о новом фильме и старом романе Айн Рэнд – чего же ещё?! – но сбивчиво: «Атлет расправил…» – «…крылья» – негромко, как в порядке веществ подсказала Анфиса, и я всё же поперхнулся чаем сам! Как мог, сделал вид, что самостоятельно, и выбежал на улицу…

Чай, кстати, я тоже заваривал как-то странно – на это уже потихоньку стали обращать внимание – не как все из пакетиков с ароматами (на них и на сахар сбирала деньги Анфиса, это было её ноу-хау и начало большой карьеры), а не понять из чего – отщипывал в рюкзаке что-то крайне меленькое чёрное, заливал водой – чай тёмный, почти без отходов заварки, пьётся без сахара… Помимо пуэра, некоторых, а особенно Гяура и Людмилу, привлекали и настораживали мои сигареты: они явно распознали, что курю я не абы что, а некие вишнёвые английские (кстати, весьма плохенькие), справились где-то в ларьке об их цене (72 руб.!) и принялись с завидной регулярностью шутливо справляться о доходах и стрелять «не курю, но посмаковать».

Принимать пищу я старался как можно меньше и как можно незаметней, быстрее и вообще непубличней. Однако при таком температурном режиме и физической и психологической нагрузке есть охота до тошноты и, можно сказать, постоянно. Станислав предпочитал изысканно интеллигентское блюдо – сухари ванильные с чаем. С чем-то другим в руках он замечен не был. Гяур же не стеснялся – забодяживал аж сразу две ванночки «Доширака» – воняло так, прости господи, что хоть святых выноси! – на что он неизменно приговаривал, что это, что поделаешь, самый дешёвый мужицкий обед. Я же между интелями и мужиками предпочитаю придерживаться аристократии: тонкие резанки чёрного хлеба с тонкими пластинками слабосолёной рыбы, иногда докторской колбасы. Остальные не стеснялись в фантазии и количестве, особливо Анфиса: как навыставит на стол пяток литровых майонезных банок!.. Иногда это смотрелось как какая-то сегрегация по половому признаку – по углам Кротенко, как белочка какая-то, с своими аспирантскими сухариками, да я ещё со своими мини-бутербродиками на три укуса. О каком-то посте здесь никто не слышал, я тоже уже не мог сократить свою минимальную трапезу. Если не каждый перерыв бутер, то хотя бы чай с парой конфеток. Поглощалось за считанные минуты: расхолаживаться некогда.