Копье Милосердия - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 12

Гай Кассий был видным мужчиной и отважным воином. Свидетельством тому служили не только шрамы на его лице, но и фалеры* на широкой груди, а также серебряный знак на шлеме в виде атакующего вепря — символа легиона. Во время подавления восстания фракийцев тогда еще совсем молодой Гай Кассий стал декурионом, а спустя всего год, когда легион дрался с восставшими галлами из племен эдуев и тревиров, он получил золотой венок за то, что первым поднялся на стены при взятии крепости, и его назначили центурионом.

Но не только своими военными заслугами Гай Кассий стал известен в Десятом «Сокрушительном» легионе. Главной его отличительной чертой и объектом зависти многих легионеров являлось великолепное копье лонхе, которое Гай Кассий получил в наследство от своего отца, Авла Кассия. Он все-таки дослужился до центуриона и по окончании службы получил большой земельный надел, на котором за десять последующих лет построил просторный дом, завел большое хозяйство и произвел на свет сына Гая и троих дочерей.

Копье служило талисманом центурии Гая Кассия. В битвах оно спасло жизни многим легионерам — центурия воевала почти без людских потерь. Легионеры быстро смекнули, что копье нового центуриона имеет уникальные свойства, поэтому старались лишнего не болтать, чтобы на лонхе не положил взгляд какой-нибудь трибун* или даже сам легат. Вскоре Гай Кассий получил прозвище Лонгин (Копейщик), чем очень гордился — такая добавка к родовому имени дорогого стоила. Подобные прозвища в военной среде получали только выдающиеся личности.

Опершись на свое знаменитое копье, Гай Кассий Лонгин без особого интереса наблюдал за процессией, которая поднималась на Голгофу — Лысую гору, место, где обычно казнили преступников. Новый прокуратор, Понтий Пилат, правил Иудеей железной рукой; не отличался мягкосердечием и первосвященник, Иосиф бар Каифа, получивший власть и влияние благодаря браку с дочерью Аннаса, главы клана первосвященников. Поэтому казни совершались часто и участие в них легионеров было для римлян рутинным занятием.

Хуже всех приходилось человеку в терновом венце: он тащил на себе тяжелую крестообразную перекладину, на которой его должны распять. Этого несчастного били прутьями не только легионеры из конвоя, но и иудеи; на Голгофе их собралось чересчур много, и Гай Кассий уже подумывал с опаской: не разогнать ли всю эту толпу? А то, неровен час, взбунтуются, как уже случалось во время казней, и придется тогда проливать кровь, чего ему очень не хотелось — больно уж утро выдалось хорошим.

Легкий ветерок охлаждал лицо центуриона, он с наслаждением втягивал в себя свежий воздух, который пах дождем. «Наверное, где-то неподалеку от Ершалаима идет сильная гроза», — подумал Гай Кассий. Казнь уже давно свершилась, однако оцепление не снимали — преступники должны мучиться как можно дольше.

Бросив безразличный взгляд на легионеров, которые, согласно обычаю, разыгрывали в кости одежду казненных (среди солдат бытовало поверье, что такие вещи оберегают в битвах, служат своего рода талисманами), центурион подошел к распятым преступникам, чтобы проверить, живы ли еще они. Ему надоело торчать на солнцепеке, тем более что в казармах его центурию ждало щедрое угощение и охлажденное вино, присланное самим первосвященником Каифой, как благодарность за службу.

Гай Кассий знал имена преступников — писец прокуратора передал ему список осужденных еще вчера вечером. Но интерес у центуриона вызывал только один из них — Иешуа Га-Ноцри. Это его так усердно истязали зеваки и легионеры.

«Но за что, почему? Что сделал дурного этот несчастный?» — думал Гай Кассий Лонгин. Двое остальных — это воры и убийцы, Лысая гора — для них самое место. Но Иешуа из Назарета был всего лишь безобидным проповедником. Центурион имел возможность наблюдать таких записных говорунов на базарах Ершалаима почти каждый день.

Га-Ноцри открыл глаза и посмотрел на Гая Кассия. В его глазах было столько муки, что центуриону стало не по себе. Центурион не считал себя чересчур чувствительным человеком, скорее наоборот, — воинская служба не располагает к сентиментам. Гай Кассий Лонгин временами был не просто жестким, а жестоким; даже с подчиненными. Его не только уважали, но и побаивались. А уж кровь и вовсе вызывала в нем не больше эмоций, чем обычная вода.

И тем не менее на сей раз взгляд распятого проповедника неожиданно пробил толстую кожу центуриона, вызвав в его огрубевшей душе странное чувство, отдаленно напоминавшее обычную человеческую жалость. В этот момент копье, которое он держал в руке, тихо завибрировало. Так случалось всегда, когда Гай Кассий бросался в атаку. Когда это проявилось в первый раз, он испугался и хотел даже избавиться от копья. Но оно было таким красивым и прочным, так удобно лежало в руке, так молниеносно и точно разило врагов, что Гай Кассий не нашел в себе силы продать подарок отца.

Конечно же, об этом свойстве копья он не рассказал никому — боялся насмешек. Но с той поры начал относиться к нему как к живому, одушевленному существу; даже иногда разговаривал с копьем, когда его никто не видел и не слышал. А уж ухаживал за ним с неменьшим рвением, чем воин сирийской алы за своим арабским скакуном.

Решение пришло внезапно, словно его кто-то нашептал центуриону на ухо. По истечении определенного времени, если казненный был еще жив, ему сначала перебивали молотом ноги, а потом умертвляли. Га-Ноцри тоже предстояла такая жестокая процедура. «ОН БОЛЬШЕ НЕ ДОЛЖЕН СТРАДАТЬ!» — раздался в голове Гая Кассия Лонгина чей-то незнакомый властный голос. И центурион, оглянувшись на своих подчиненных, которые не знали, чем заняться от скуки, и которым все было безразлично, недрогнувшей рукой уколол копьем, буквально рвавшимся из рук, прямо в сердце Иешуа Га-Ноцри.

Раздался тихий стон, а за ним что-то, похожее на вздох облегчения. Из раны хлынула кровь, обагрившая наконечник копья, но текла она недолго. И сразу же на Голгофу обрушился сильный порыв ветра и раздался грозовой раскат, да такой сильный, что дрогнула земля. Гай Кассий посмотрел на небо и мысленно пожалел, что не взял свой воинский плащ, — на Ершалаим надвигалась черная грозовая туча, которую кромсали кривые лезвия молний…

В казарме было шумно. Промокшие до нитки легионеры — гроза застала их на пути к казармам, раздевшись почти донага, сушили свое облачение и предавались возлияниям, благо Каифа расщедрился на целую амфору доброго виноградного вина. Гай Кассий Лонгин, испив две чаши, уединился и занялся своим любимым копьем. Он с рвением протирал куском холстины наконечник копья, стараясь вернуть ему прежний блеск.

Однако или светильник, возле которого примостился центурион, давал мало света (в казарме было темновато), или его снова начали подводить глаза (в последнее время Гай Кассий стал совсем плохо видеть; он начал бояться, что совсем ослепнет и тогда ему придется оставить воинскую службу, а это было бы плохо — должность центуриона позволяла скопить немного денег), но наконечник, ранее сверкавший как живое серебро, потемнел, стал похожим на обсидиановое стекло. На его поверхности остались лишь тонкие светлые линии замысловатого рисунка, подтверждавшие, что наконечник сработан из стали «дамаск».

Глаза центуриона заплывали, предметы начали двоиться, и раздраженный Гай Кассий начал протирать их куском холстины с пятнами крови казненного Иешуа Га-Ноцри, которым ухаживал за наконечником копья. Когда он закончил это занятие и поморгал несколько раз веками, то почувствовал, как сильный жар ударил ему в голову — он видел, как в молодые годы!!!