Евгений Максимович внушал Бушу:
– Не загоняйте Саддама в угол, иначе он и будет сражаться до последнего. Ему надо помочь найти путь к политическому решению.
Буш решительно возразил Примакову:
– Я не понимаю, что значит помочь Саддаму найти путь к политическому решению? Саддам совершил преступления, сравнимые с гитлеровскими. Как же можно идти на уступки такому человеку? Возвращайтесь и скажите Саддаму, что я не собираюсь идти на уступки.
Буш отправил Горбачеву шифротелеграмму, возражая против любых попыток помочь Саддаму спасти лицо. Примаков понял, что вопрос будет решен военным путем.
Примаков еще раз полетел в Багдад – уже в другом настроении. Саддам принял его в присутствии всех членов Совета революционного командования. Примаков рассчитывал на более плодотворную беседу в узком составе.
Саддам играл в свои игры. Он объяснил Примакову:
– Я хочу, чтобы ты видел, что среди иракского руководства есть не только ястребы, но и голуби.
Примаков заметил, что предпочел бы иметь дело только с голубями. Вице-президент Таха Ясин Рамадан ответил:
– Тогда придется нам всем уйти отсюда, оставив вас наедине с нашим любимым лидером.
Это был спектакль, а не переговоры. В подобной обстановке сколько-нибудь откровенный разговор становился практически невозможным. Примаков все-таки предупредил Саддама:
– Вы меня знаете давно и понимаете, что я говорю вам только правду. Если вы не уйдете из Кувейта, по Ираку будет нанесен удар.
Саддам ответил, что не может уйти, пока не решен вопрос о полном выводе американских войск из Саудовской Аравии, пока Ираку не обеспечен выход к морю и не решена палестинская проблема. Иракский президент все еще считал, что он может торговаться. Примакову не оставалось ничего иного, кроме как развести руками и вернуться в Москву.
В ночь с 16-го на 17 января 1991 года многонациональные силы, размещенные на территории Саудовской Аравии, нанесли первый авиационный удар по армии Ирака, захватившей Кувейт. Началась операция «Буря в пустыне».
Горбачев и Примаков надеялись хотя бы уберечь Ирак от наземной операции. Евгений Максимович вновь отправился к Саддаму. Добираться пришлось сложным путем, на машинах, через соседний Иран. 12 февраля в Багдаде, когда город бомбили, Примакова тепло принял Саддам. Они обнялись. Примакову продемонстрировали следы разрушений от бомбардировок. Иракское телевидение снимало каждый шаг советского гостя, эти кадры с помощью американской телекомпании «Си-Эн-Эн» увидел весь мир.
Евгений Максимович осуждал действия американцев:
– Бойня должна быть прекращена. Я не говорю, что раньше война не была оправдана, но ее затягивание не может быть оправдано ни с какой точки зрения. Целый народ гибнет.
Примаков уговаривал Саддама немедленно заявить об уходе из Кувейта, тогда боевые действия сразу прекратятся. Саддам обещал подумать. Он тянул время. 24 февраля 1991 года в четыре часа утра по местному времени в Персидском заливе началась наземная операция. Войскам антииракской коалиции понадобилось два дня, чтобы раздавить армию Саддама. Она не могла оказать сопротивления. В первый же день сдались в плен десять тысяч иракских солдат. Спасаясь от неминуемой катастрофы, униженный Саддам капитулировал. Он испугался, что или американцы доберутся до него и посадят на скамью подсудимых, или его собственные генералы, спасая себя, уничтожат «любимого президента».
В августе 1991 года Примаков отдыхал с внуком в санатории «Южный» неподалеку от Фороса. 19 августа Примаков вылетел из Симферополя в Москву. Не знал, что ждет его во Внуково. Примаков позвонил в Москву своему другу Владимиру Бураковскому, попросил на всякий случай приехать в аэропорт – если что-то случится, чтобы было кому позаботиться о внуке.
Аркадий Иванович Вольский, бывший помощник генерального секретаря ЦК КПСС, вспоминал в своем последнем интервью «Известиям», опубликованном после его смерти в сентябре 2006 года:
– Одну ночь у меня провели Примаков и Бакатин. Спали на диване. Я им комнату отвел напротив своего кабинета. Угроза ареста была вполне реальной, поскольку они как члены Совета безопасности отказались поддержать ГКЧП.
20 августа в кремлевском кабинете члена Совета безопасности Примакова собрались Вадим Бакатин, президент Научно-промышленного союза Аркадий Вольский, Вениамин Александрович Ярин, который работал в аппарате президента, и недавний член политбюро Вадим Андреевич Медведев. Решили прежде всего сделать заявление по поводу происходящего и передать по каналам ТАСС. Составили текст:
«Считаем антиконституционным введение чрезвычайного положения и передачу власти в стране группе лиц. По имеющимся у нас данным, Президент СССР М. С. Горбачев здоров. Ответственность, лежащая на нас как на членах Совета безопасности, обязывает потребовать незамедлительно вывести с улиц городов бронетехнику, сделать все, чтобы не допустить кровопролития. Мы также требуем гарантировать личную безопасность М. С. Горбачева, дать возможность ему незамедлительно выступить публично».
Утром 20 августа Примаков зашел к вице-президенту Геннадию Янаеву, пребывавшему в мрачном состоянии. Янаев сидел за письменным столом и читал газету «Правда». На первой полосе – подписанные им указы.
– Ты в своем уме? – спросил Примаков.
По словам Евгения Максимовича, вице-президент растерянно ответил:
– Если бы отказался, как тогда, в апреле… А что же сейчас делать?
Примаков сказал Янаеву, что ему надо немедленно поехать на телевидение, в прямом эфире распустить ГКЧП, осудить путч и покаяться. Это единственное, что может его спасти.
Янаев был растерян:
– Женя, поверь, все уладится. Михаил Сергеевич вернется, и мы будем работать вместе.
– Что-то не верится, – сказал Примаков. – Нужно немедленно убрать танки с улиц Москвы.
Янаев не нашел, что сказать, кроме сакраментального:
– Надо подумать.
Примаков вернулся к себе и позвонил председателю Верховного Совета Анатолию Ивановичу Лукьянову. Прочитал ему заявление, составленное вместе с Бакатиным. Лукьянов выслушал и твердо сказал:
– Публиковать это не надо.
Примаков ответил:
– Заявление уже опубликовано.
21 августа Вольский и Примаков провели пресс-конференцию и сразу же уехали на аэродром – лететь к Горбачеву в Форос. Они полетели в самолете российского руководства. Там были вице-президент России Александр Владимирович Руцкой, глава российского правительства Иван Степанович Силаев, министр юстиции России Николай Васильевич Федоров и тридцать шесть офицеров милиции с оружием.
На обратном пути в самолете все собрались в салоне у Горбачева. Примаков и Бакатин рассказали о своем заявлении, показали текст, Раиса Максимовна взяла его себе на память.
Мужественное поведение Евгения Максимовича было оценено по достоинству. Сразу после путча он оказался одним из самых близких сотрудников Горбачева, но без должности. Из членов Совета безопасности остались только Примаков и Бакатин, так что совет уже практически не существовал. Бакатин получил назначение в КГБ, а Евгений Максимович сидел без дела. Думали, его сделают министром иностранных дел. Примаков был не прочь. Что помешало? Ельцин не проявил энтузиазма? Или Горбачеву не хотелось объясняться с американцами, которые невзлюбили Примакова после поездки к Саддаму Хусейну? Министром назначили Бориса Дмитриевича Панкина, посла в Чехословакии, который смело выступил против путчистов.