Споткнувшись на пороге, Линда вошла в кабинет неуклюжей
походкой. Взволнованная и краснеющая, она широко раскрыла глаза и, казалось, не
смела дышать.
Преисполнившись отцовской симпатии к этой девочке — ибо она
была еще совсем девочкой, — которую ему надо было выслушать, как бы это ни было
для нее тяжело, полковник Уэстон встал ей навстречу, подвинул стул и попытался
придать ей уверенности.
— Поверьте, что я подвергаю вас этому испытанию против моей
воли, мисс Линда. Ведь вас зовут Линдой, верно?
— Да, Линдой.
Ее голос был звонким и еще не совсем окрепшим. «Голос
школьницы», — подумал Уэстон, глядя на большие, красные и худые руки Линды.
Руки школьницы.
— Вам не следует бояться, — мягко произнес он. — Я просто
хочу кое о чем вас спросить.
— Об Арлене?
— Да. Видели ли вы ее сегодня утром?
Она тряхнула головой.
— Нет. Арлена всегда спускалась очень поздно. Она завтракала
в постели.
— А вы, мадемуазель Линда? — поинтересовался Пуаро.
— О, я всегда встаю! От завтрака в постели раздувается
живот!
Спрятав улыбку, Уэстон продолжал:
— Не скажете ли вы мне, что вы делали сегодня утром?
— Сначала я искупалась. Потом позавтракала. Потом я пошла с
миссис Редферн на Чайкину скалу.
— В котором часу вы вышли из отеля?
— Мы условились встретиться в холле в пол-одиннадцатого. Я
боялась опоздать, но спустилась, наоборот, немного раньше. Но миссис Редферн
меня уже ждала, и мы вышли в двадцать семь или двадцать восемь минут
двенадцатого.
— И чем вы занимались на Чайкиной скале? — спросил Пуаро.
— Миссис Редферн рисовала. Я же намазалась маслом и легла
загорать. Потом я пошла купаться, а Кристина вернулась в отель. Ей нужно было
переодеться перед игрой в теннис.
— Который, по-вашему, был час? — с деланным равнодушием спросил
Уэстон.
— Когда миссис Редферн ушла в отель? Без четверти
двенадцать.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Я посмотрела на часы.
— На те, что сейчас на вас?
Линда вытянула запястье.
— Вот на эти.
— Не покажете ли вы их мне?
Линда протянула руку через письменный стол, и Уэстон
удостоверился, что часы Линды показывали точно такое же время, что и его
собственные часы и настенные часы отеля.
Он улыбнулся, поблагодарил Линду и стал расспрашивать ее
дальше.
— Значит, вы искупались?
— Да.
— А потом вы вернулись в отель? Во сколько?
— Было около часа дня. Придя в отель, я и узнала… про
Арлену… — произнесла она изменившимся голосом.
— Вы были в хороших отношениях с вашей мачехой? — не без
некоторой неловкости спросил Уэстон.
Ответ раздался не сразу.
— Да, — сказала она наконец.
— Вы любили ее? — спросил Пуаро.
— Да. Она была очень добра ко мне.
— Одним словом, — подхватил Уэстон с наигранной веселостью,
— она ничем не походила на злую мачеху из детских сказок?
— Нет, — без улыбки ответила она.
— Прекрасно. Я вам задаю этот вопрос только потому, что в
семьях иногда возникают на подсознательном уровне легкое соперничество, трения,
усложняющие жизнь. К примеру, отец часто бывает товарищем своей дочери, и она
может приревновать его к своей новой матери… Доводилось вам испытывать подобное
чувство?
Линда слушала его с видимым удивлением, но ее отрицательный
ответ прозвучал искренне.
Уэстону было не по себе. Этот допрос тяготил его. Чувство
долга вынуждало его задавать вопросы, и он их задавал. Но именно в такие
моменты он спрашивал себя, зачем он поступил работать в полицию. Эта профессия
сейчас претила ему.
Без малейшего энтузиазма, он продолжил:
— Разумеется, ваш отец во всем следовал желаниям вашей
матери?
— Я не знаю.
— Вы понимаете, как я только что говорил, в семьях случаются
споры, ссоры… и когда родители не живут в добром согласии, детям не всегда
приходится легко. С вами такого никогда не случалось?
— Вы хотите знать, ссорились ли папа и Арлена? — спросила
Линда.
— Гм… да.
— Нет, не ссорились, — четко произнесла она. — Папа вообще
ни с кем не ссорится. Это не в его стиле.
— А теперь, мисс Линда, я попрошу вас хорошенько подумать.
Подозреваете ли вы кого-нибудь в убийстве вашей мачехи? Видели или слышали вы
что-нибудь, что может помочь нам найти убийцу?
Линда промолчала добрую минуту. Она не хотела
скоропалительно отвечать на такой вопрос и погрузилась в раздумье.
— Нет, — сказала она наконец. — Я не вижу, кто бы мог хотеть
убить Арлену. За исключением, конечно миссис Редферн.
— Вы считаете, что миссис Редферн могла убить миссис
Маршалл? Почему?
— Потому что ее муж был влюблен в Арлену. Я не думаю, что
она действительно хотела ее убить, но она была бы рада, если бы Арлена умерла.
Это не одно и тоже.
Нюанс существенный — заметил Пуаро.
— Миссис Редферн, — продолжала Линда, — вообще бы не смогла
кого-либо убить. Она не переносит насилия. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Очень хорошо понимаю, — подтвердил Пуаро. — И я с вами
полностью согласен. Миссис Редферн не из тех женщин, которые способны потерять
голову…
Он откинулся на спинку своего кресла и закрыл глаза, словно
подбирая слова.
— Нет, — продолжал он, — я не представляю себе ее,
одолеваемую бурей страстей, пришедшую в ужас от своей загубленной жизни, от
безисходности… Я также не представляю себе ее, устремившую пламенеющий взор на
ненавистное лицо… на белокожий затылок… сжимая кулаки до боли в ногтях, твердя
себе, с каким наслаждением она возникла бы их в эту плоть…
Он умолк.
Нервно ерзая на стуле, Линда спросила чуть дрожащим голосом:
— Это все? Я могу идти?
Уэстон заверил ее, что вопросы кончены, поблагодарил, встал
и проводил ее до двери.