Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 106

Председательствующий. Подсудимый Мальцев, напомните Власову ваши показания на очной ставке.

Мальцев. Это было в середине мая. Ко мне заехали Власов и Жиленков и пригласили меня поехать в школу на выпуск разведчиков. Показания мои на этот счет являются правильными, и я их подтверждаю и заявляю, что Власов выступал перед выпускниками и в своей речи преподал конкретное задание.

Власов. Показания Мальцева я подтверждаю.

А вот пикировка Андрея Андреевича Власова с Георгием Николаевичем Жиленковым, о которой мы уже упоминали.

Власов. Подсудимый Жиленков не совсем точно рассказал суду о своей роли в его связях с СС. В частности, он показал суду, что лишь по моему указанию он связался с представителем СС. Это не совсем так. Жиленков первый имел связь с представителями СС, и именно благодаря его роли я был принят Гиммлером. До этого Гиммлер никогда меня не принимал.

Жиленков. Я не отрицаю показаний Власова, но хочу сказать, что только после моей поездки в район Львова и установления связи с представителем Гиммлера д’Алькеном при посредстве последнего нам удалось организовать встречу Власова с Гиммлером. Мне было известно, что Гиммлер называл Власова перебежавшей свиньей и дураком. На мою долю выпала роль доказать д’Алькену, что Власов не свинья и не дурак. Так, при моем участии была организована встреча Власова с Гиммлером.

А вот диалог Власова с Дмитрием Ефимовичем Закутным.

Власов. Я хотел бы внести некоторые поправки в показания Закутного. Он показал, что по указаниям Минаева вступил в Комитет с целью контролирования его работы. Между тем он ничего не сказал о том, что именно он завербовал в Комитет до 60 процентов членов этого Комитета, и, в частности, из состава интеллигенции, которой я лично не располагал.

Закутный. Я не отрицаю показаний Власова.

Да, мы видим по этим цитатам из стенограммы процесса, что велико было напряжение, в котором находились подсудимые. Но вместе с тем они ведут себя вполне корректно. Не срываются на оскорбления друг друга.

И вдруг сразу: подонки, охвостье.

Чем был вызван этот слом, произошедший в тот промежуток времени, которое обозначено в стенограмме как демонстрация фильмов, объяснить невозможно.

Хотя мистическое объяснение, конечно, найти нетрудно.

Весь процесс строился как воспоминание Власова себя прежнего. Ему как бы показывали его, а он смотрел на себя и узнавал или не узнавал.

Да. Это он. И это тоже он. Да, проявил малодушие. Да, запутался.

По дорогам войны, по тюремным коридорам блуждала душа генерала Власова и пыталась найти дорогу.

Самому Власову эта дорога уже была найдена и определена.

Дорога к виселице, которую — в судебном зале слышно было, как стучат топоры! — уже налаживали для него в тюремном дворе.

Процесс шел к концу. После перерыва, который задержался на двадцать минут, в 18 часов 20 минут В.В. Ульрих зачитал определение суда об отклонении ходатайств Благовещенского, заявленных в начале судебного заседания.

— Судебное следствие по делу окончено, — объявил он. — Каждому из подсудимых предоставляется последнее слово.

Первым встал Власов.

— Содеянные мной преступления велики, и ожидаю за них суровую кару, — сказал он. — Первое грехопадение — сдача в плен. Но я не только полностью раскаялся, правда, поздно, но на суде и следствии старался как можно яснее выявить всю шайку. Ожидаю жесточайшую кару.

— Хочу продолжить, на чем остановился в показаниях, — заявил Малышкин. — Я оказался в числе злейших врагов Советской власти. Во мне не оказалось должной твердости, настоящего нутра, преданности тому делу, которому я раньше служил. Сейчас не могу объяснить, что сыграло решающую роль в преступлении, которому нет имени. Я пошел против общественного и государственного советского строя. Я дал все показания, я ничего не скрыл, я все изложил. Умирать, конечно, неохота.

Но после всего, что мной сделано, как смотреть в глаза людям? Жду сурового приговора.

Столь же немногословны и суровы к себе были Трухин, Благовещенский, Мальцев.

Трухин. Я изложил всю гадость, мерзость, гнусность моего падения, начиная с 1941 года. Нет имени преступлениям, которые я совершил. Я сознался во всем. Я сделал бесконечно много гадостей и поэтому жду и готов вынести любой приговор.

Благовещенский. Я признаю себя виновным в изменнической деятельности и готов принять любое наказание.

Мальцев. Все ясно, я не смею рассчитывать на помилование, скажу только, что до 1938 года все шло нормально, а потом началось падение. Мысль самая гнусная, обида на Советскую власть за недоверие, которое я стал ощущать после моего ареста. Я просился в армию, мне отказывали. Обидевшись на Советскую власть, я дошел до настоящего состояния. Умереть бы, но с толком — вот что мне хотелось бы на сегодняшний день.

Жиленков вспомнил о том, что он бывший партработник.

— Если суд найдет возможным, чтобы использовать мою жизнь, то я готов загладить мою вину чем угодно и в любых условиях, — заявил он.

Закутный сказал, что он «еще не безнадежно потерян для своей Родины».

— Прошу дать мне возможность умереть честным человеком, а не врагом своего государства.

— Я честно рассказал о всех своих преступлениях, за которые любое наказание советского правосудия приму как должное, — сказал Буняченко. — Но все же прошу сохранить мне жизнь, любой самый тяжелый труд для меня будет большим счастьем.

— Я опозорил честную советскую семью. Опозорил своих родителей, честных русских людей, своих предков. Что можно ожидать после этого? — заявил Зверев. — Я плавал в фашистском власовском омуте и этой грязью выпачкан, вымазан. Но, граждане судьи, еще в апреле я начал от этой грязи отдаляться. Сейчас, если можно выразиться, чувствую себя чистым человеком. Прошу дать мне возможность искупить вину честным трудом. Прошу прощения у советского народа за мои злодеяния. Дайте мне возможность умереть как солдату, а если нельзя сохранить мне жизнь, то прошу приговора о расстреле.

— Тяжко и страшно умирать изменником своей Родины, — сказал Меандров. — Еще раз прошу сохранить мне жизнь и дать возможность в любых условиях искупить свою вину перед Родиной.

— Граждане судьи, после всех гнусных преступлений не нахожу слов в свое оправдание, — заявил Корбуков. — Прошу учесть чистосердечность признаний и искреннее осуждение мною моих преступлений.

Последнему дали слово Шатову.

— Я простой деревенский парень и дошел до высокого поста. Я анализировал, что меня привело к подлейшим преступлениям. Трусость, идиотизм, подлость — вот истоки. Я осуждаю полностью все, что сделал. Прошу учесть, что я приехал в СССР по своему желанию, я решил сам принести свою голову, я знал, что, если враг не сдается, его уничтожают. Я рассчитывал на помилование, на честную смерть на своей Родине. Я чистосердечно рассказал все.