Сын террориста. История одного выбора - читать онлайн книгу. Автор: Зак Ибрагим cтр.№ 18

Мой отец потерял правильный путь в жизни — но это не помешало мне найти свой.

В этой книге я очень много пишу о предрассудках, потому что превращение человека в религиозного фанатика — это первый шаг на его пути к терроризму. Вы находите какого-нибудь человека, у которого не все хорошо: он потерял уверенность в себе, у него нет денег, гордости, воли. Кого-то, кто считает, что жизнь обижает его. Потом вы его изолируете, стараетесь ограничить его контакты с миром. И пичкаете его страхом и яростью, следя за тем, чтобы он воспринимал любого, кто не похож на него, как безликую мишень — силуэт на стрельбище Калвертон. Но даже у человека, который был воспитан на ненависти с самого рождения, человека, чей разум растлили и превратили в оружие террора, остается возможность выбора. И такие люди могут стать выдающимися активистами мира — именно потому, что они воочию видели, к чему приводит насилие, дискриминация и отсутствие прав. Бывшие жертвы лучше, чем кто бы то ни было, понимают, что жертвы больше не нужны.

Я знаю, что бедность, фанатизм и недостаток образования делают те перемены, о которых я говорю, не слишком вероятными в некоторых странах. Также я знаю, что не в каждом из нас пламя морали горит так же ярко, как у Ганди, Нельсона Манделы или Мартина Лютера Кинга, — во мне так точно нет — и не каждый из нас может превратить страдание в решение.

Но я убежден, что эмпатия сильнее, чем ненависть, и что мы должны посвятить наши жизни тому, чтобы распространять сочувствие к людям как можно шире.

Сочувствие, мир, отказ от насилия могут показаться слишком старомодными и смешными инструментами в мире террора, который помог сотворить в том числе и мой отец. Но, как уже не раз было сказано, разрешать конфликты ненасильственным способом не означает быть пассивным. Это не означает, что вы должны стать жертвой или позволить агрессору творить все, что он захочет. Отказаться от насилия — не значит сдаться, вовсе нет. Это значит, что вы видите в своих оппонентах таких же людей, признаете, что у вас общие нужды и страхи, что вы стремитесь к примирению, а не к возмездию. Чем дольше я думаю об этой знаменитой цитате Ганди, тем больше мне нравится ее сила и точность: “Есть много вещей, за которые я готов умереть, но нет ни одной вещи, за которую я готов убить”. Эскалация не может быть нашим единственным ответом на агрессию — пусть даже нам трудно удержаться от того, чтобы ответить ударом на удар, и как можно сильнее. Покойный историк контркультуры Теодор Роззак однажды сказал об этом так: “Люди пытаются отказаться от насилия хотя бы на неделю, а когда это “не срабатывает”за неделю, они снова возвращаются к насилию, которое не срабатывало веками”.

* * *

Я перестал отвечать на звонки отца, когда мне было восемнадцать. Время от времени я получаю от тюрьмы в штате Иллинойс электронные письма, в которых говорится, что мой отец хотел бы начать со мной переписку. Но я уже знаю, что это путь в никуда. Мой отец постоянно подает апелляции на свой приговор — он считает, что в ходе следствия и процесса были нарушены его гражданские права, — так что однажды я написал ему и прямо спросил, он ли убил раввина Кахане и участвовал ли он в подготовке нападения на Всемирный торговый центр в 1993 году? Я твой сын, — писал я ему, — мне нужен твой ответ. Отец ответил мне витиеватой метафорой, совершенно не поддающейся расшифровке, — в ней было больше уклонов и изворотов, чем в любом аттракционе “Буш-Гарденс”. И мне показалось, что он отчаялся и тщетно пытается найти аргументы в свою защиту. И что он, вне всякого сомнения, виновен.

Убийство Кахане было не только актом ненависти, но и большой ошибкой. Мой отец намеревался заставить раввина замолчать и этим восславить Аллаха. А на самом деле он опозорил всех мусульман, навлек на них подозрения и вдохновил других убийц на еще более бессмысленные и трусливые преступления. В канун нового 2000 года младший сын и невестка Меира Кахане были убиты, а пятеро из их шести детей ранены, когда кто-то выпустил автоматную очередь по машине, в которой они ехали домой. Еще одна семья, разрушенная ненавистью. Мне было больно и тоскливо, когда я читал об этом.

Мне стало еще больнее 11 сентября. Я видел теракт в прямом эфире, сидя в нашей гостиной в Тампе, ощущая непостижимый ужас этого нападения и пытаясь справиться с разрушительным чувством, что я к этому как-то кровно причастен. Конечно, боль, которую чувствовал я тогда, несравнима с болью жертв и их семей. Но мое сердце все еще болит за них.

Одна из множества положительных сторон того, что я больше не общаюсь с отцом, заключается в том, что мне не пришлось выслушивать его версию ужаса, который случился 11 сентября. Должно быть, он счел уничтожение башен-близнецов великой победой ислама, возможно, даже завершением собственной работы, которую они со Слепым Шейхом и Рамзи Юсефом начали много лет назад, наполнив взрывчаткой желтый фургон.

Наверное, чего-то стоит — хотя я не знаю, чего именно это стоит, — тот факт, что сегодня мой отец поддерживает мирное разрешение конфликта на Ближнем Востоке. Он также утверждает, что ему отвратительно убийство невинных, и он призывает джихадистов думать о своих семьях. Все это он сказал в интервью “Лос-Анджелес таймс” в 2013 году. Я надеюсь, что он говорит искренне, хотя эта смена убеждений произошла слишком поздно для его невинных жертв и его разрушенной семьи. Я не буду притворяться, будто знаю, во что верит мой отец. Я и так провел слишком много лет, думая об этом.

Что касается меня самого, то я больше не мусульманин и я больше не верю в бога. Когда я сказал об этом матери, это ее очень огорчило, а это, в свою очередь, расстроило меня. Мир моей матери держится на вере в Аллаха. Мой мир — на любви к семье и друзьям, на моральном убеждении, что все мы должны стараться быть лучше по отношению друг к другу и к нашим потомкам, на желании в какой-то степени искупить тот вред, который причинил мой отец. Каждый раз, когда я вижу в новостях сообщение об очередном теракте, я в первый момент, вопреки очевидности, всегда надеюсь, что мусульмане тут ни при чем — слишком много мирных последователей ислама уже заплатили высокую цену за действия фанатиков. С другой стороны, для меня люди важнее богов. Я уважаю верующих любых конфессий и работаю над развитием межконфессионального диалога, но всю свою жизнь я видел, как религию используют в качестве оружия, а я все свое оружие сложил.

* * *

В апреле 2012 года у меня был необычный опыт — я выступал с речью перед парой сотен федеральных агентов в штаб-квартире ФБР в Филадельфии. Бюро хотело наладить более эффективную связь с мусульманской общиной, а сотрудник, ответственный за эту кампанию, слышал, как я агитировал за мир в школе его сына. Так я и оказался в ФБР, польщенный, но слегка испуганный. Полный зал мрачных полицейских. Для начала я решил пошутить (“Я не привык видеть вас в таких количествах, обычно мне приходится общаться не больше чем с двумя за раз”). Секундное смущенное молчание, а потом все они славно захохотали, за что я вечно буду им благодарен. И я начал рассказывать свою историю, предлагая себя в качестве доказательства, что вполне возможно отвернуться от ненависти и жестокости и просто выбрать мир.