Загадочные страницы русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бондаренко, Николай Ефимов cтр.№ 43

Кстати, с 1810 по 1812 год наша армия почти удвоилась и составляла, включая гарнизонные войска и силы, которые участвовали в войне с Персией, без малого миллион человек. Однако полевых войск из них было всего 480 тысяч, а реально Россия могла выставить лишь 317 тысяч человек — вполовину меньше того, что вел за собой император Франции. К тому же, как свидетельствует в книге «Гибель Наполеоновской армии в России» военный историк II. А. Жилин, «русские армии были растянуты кордоном от Россиен до Луцка (более 600 километров), в то время как значительно превосходящие силы Наполеона были сосредоточены лишь на 300-километровом фронте». В этой ситуации следовало либо умереть со славой — но тем самым открыть агрессору беспрепятственный путь в глубь страны, либо отступать, помня, что «на зачинающего — Бог».

«План кампании, который мы приняли, был, я думаю, единственный, который мог удаться против такого противника, каков Шполеон», — сказал Александр I. События первых же дней вторжения свидетельствовали о его правоте. «Передовые отряды кавалерии достигли литовской столицы в ночь с 27 на 28 июня… Проголодавшиеся солдаты принялись грабить предместья, что в значительной мере охладило энтузиазм обывателей. Наполеон не нашел здесь того воодушевления, с которым его встречали в коренной Польше», — написано у Лависса и Рамбо.

Идея «Война сама себя кормит» принадлежит Наполеону. К чему это привело, свидетельствует та же «История XIX века»: «В Литве обнаружилось то бедствие, которому суждено было погубить Великую армию. За отсутствием правильной организации интендантства, невозможной при таких огромных расстояниях и таких плохих дорогах, солдаты приучились более чем когда-либо жить за счет страны и рассеиваться по сторонам с целью мародерства. В Минске они в то самое время, когда в соборе служилось благодарственное молебствие по случаю восстановления Польши, ограбили военные склады. Так как большинство мародеров, особенно из числа солдат иностранных контингентов, превращались в дезертиров, то ряды войска стали редеть».

Можно добавить, что Наполеон «облагодетельствовал» литовцев и курляндцев тем, что распорядился создать из них и за их счет гвардейский полк и включить его в состав своего воинства. Это еще больше испортило отношение литовцев к «освободителям» и, кстати, вновь обратило их к русским.

Нет сомнения, что уже в самые первые дни агрессии и Наполеон, и ближайшие его сподвижники не раз вспоминали того злополучного зайца, что сбросил с коня французского императора. Но было поздно…

14(26) декабря 1825 года офицеры, члены тайного Северного общества, вывели на Сенатскую площадь роты лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков и Гвардейского флотского экипажа… Восстание декабристов до недавнего времени считалось одной из самых прекрасных и романтических страниц истории Российского государства. Однако все течет, все изменяется, и если раньше об этих людях однозначно говорилось как о «первенцах русской свободы» и «рыцарях, кованных из чистой стали», то ныне чаще звучат негативные оценки.

Неудивительно: вопреки распространенному мнению, история восстания известна весьма приблизительно. Вот что писал князь Сергей Трубецкой: «Суд произнес свой приговор. При всем том, однако же, многие обстоятельства остались неизвестными народу; они или не открыты следственной комиссией, или скрыты правительством с намерением». Далее корректировать историю событий 14 декабря стала историография царской России, а вслед за ней тем же самым и занялась советская историческая наука. В основу «декабристоведения» легли два афоризма В. И. Ленина: «Декабристы разбудили Герцена» и «Страшно далеки они от народа». Звучит красиво, но и только!

Во-первых, Герцена — богатейшего наследника, острослова, жуира и бонвивана — долго и упорно «будили» император Николай I с жандармскими начальниками: его дважды ни за что отправляли в ссылку, а затем буквально заставили остаться за границей, куда Александр Иванович отправился в увеселительную поездку. Тут-то он и вспомнил либеральные увлечения юности…

Во-вторых, разве дворянство, к которому принадлежали декабристы, не русский народ? А как тогда духовенство? А что купечество? С чего же следует народ считать — с мужика? Так ведь и среди крепостных крестьян миллионщики были, зато иных потомственных дворян называли «нищими в офицерских мундирах»… Нелепо думать, что своего народа не знал генерал Михаил Орлов, подписавший в 1814 году капитуляцию Парижа, или Матвей Муравьев-Апостол, унтер-офицером сражавшийся при Бородине и по выбору солдат, своих товарищей по роте, награжденный Георгиевским крестом. И разве составляла тайну крестьянская жизнь для отставных офицеров Ивана Якушкина или Андрея Борисова поселившихся в небогатых своих поместьях?

Думается, как раз декабристы и проникли в самую суть народных чаяний — им, в отличие от последующих поколений российских революционеров, многие из которых переживали за свое Отечество из «прекрасного далека», была нужна именно великая, процветающая Россия. Подтверждение тому можно найти в программных документах Общества.

Согласно идеям, изложенным в «Русской правде» Павла Пестеля, Россия становилась демократической республикой — единой и неделимой. В противном случае, считал предводитель южан, «она не только свое могущество, величие и силу, но даже, может быть, свое бытие утратит».

В преамбуле «Конституции» Никиты Муравьева сказано: «Все народы европейские достигают Законов и Свободы. Более всех их народ русской заслуживает и то, и другое». «Муравьев очень далек от мысли построить союзное государство на договоре отдельных национальностей, — писал историк Н. М. Дружинин. — Принципиально он исходит из великодержавной точки зрения: Российская империя смешивает и ассимилирует в своем составе разнообразные подчиненные народности… Не федерация самостоятельных наций, а разделение страны на «естественные» хозяйственные комплексы — вот основа, существо построения Муравьева; при этом он руководится не идеей самоопределения национальностей, а задачей свободного экономического развития государства».

С термином «подчиненные народы» можно поспорить, ибо высших государственных постов достигали в России представители любых национальностей, дискриминации не было. Л вот идея «естественных хозяйственных комплексов» представляет для нас интерес и сегодня…

Разумеется, ни следствию, ни императору не выгодно было афишировать патриотические устремления восставших. Гораздо проще казалось представить случившееся попыткой переворота. Михаил Лунин писал: «Правительство уверили, что целью Тайного общества было цареубийство и безначалие. Эту мысль распространили в сословиях малообразованных, которые верят всему, что напечатано, и между духовенством, которое верит всему, что приказано».

России сообщили про неудавшийся «дворцовый переворот». Мятежники, мол, хотели возвести на престол цесаревича — и в том утверждении была доля истины. Восставшие солдаты кричали: «Ура, Константин!», а верноподданные «летописцы» дописали: «…и жена его, Конституция!» Имелось в виду, что офицеры обманом вывели на площадь ничего не соображающих солдат.