История зеркала - читать онлайн книгу. Автор: Анна Нимова cтр.№ 29

К своему удивлению во дворе встретил Ноэль, я-то считал – она давно покинула аббатство, а оказалось, всё это время она провела в больнице, стараясь облегчить состояние больного, и ушла, когда старик задремал. Я не решился её окликнуть, но девушка подошла сама.

– Спасибо тебе, – и слова её прозвучали как тот отзвук, что безуспешно пытался расслышать, стоя коленопреклоненным. В жизни меня никто не благодарил. Сильно смутившись, я отвечал: такая помощь не стоит благодарности, на это услышал:

– Если не требуется благодарности, можешь обратиться за помощью ко мне, когда тебе понадобится.

Я не смог представить, что мне от неё может понадобиться, и в то же мгновенье пришла мысль узнать, не по пути ли нам в город или расспросить о дороге. Ноэль же просто сказала:

– Идем, я провожу.

На первом повороте она в нерешительности остановилась, потом ещё раз оглядывала дома по обе стороны, вскоре же шла уверенно – это означало: мы пришли в места, хорошо ей знакомые. Какое-то время мы шли молча, но молодость тяготится тишиной, а Ноэль была в хорошем настроении, видно, после встречи в её душе сохранилась надежда. Слово за слово мы начали разговор. Говорить стало легче, встречая на лице девушки оживление, а в словах – интерес, я почти не смущался. Трудно, когда ответом служит замкнутый взгляд, а когда чувствуешь в собеседнике расположение, ответное просыпается в тебе.

– Вы родились в Париже? – спросил я.

– Да. Как ты догадался?

– По тому, как вы говорите.

– Разве люди, рожденные в других городах, говорят как-то иначе?

– Да.

– На французском языке, но по-другому?

– Да.

– А как ты отличаешь?

Чуть растягивая от неуверенности слова, я объяснял:

– Я знаю, как звучит речь человека, рожденного на юге Франции, как говорят люди в Лионе. Теперь знаю, как говорят в Париже.

– Ты много путешествовал?

При этих словах глаза её оживились, совсем как у меня, когда грезил на кухне постоялого двора.

– Нет, но я встречал разных людей.

– Где?

– На постоялом дворе, недалеко от Лиона.

– На постоялом дворе? Что же ты там делал?

– Работал, пока не перебрался в Париж.

– И давно ты в Париже?

– Уже тому несколько месяцев.

Краем глаза я следил за ней. Почувствовав, она обращала на меня свой взгляд, тогда я делал вид, что интересуюсь только дорогой. В моём теперешнем положении, когда рука выводит эти буквы, я нахожу страшно глупым мой прошлый интерес исключительно к внешности, но не могу не признать: почти каждое знакомство начинается именно с этого интереса, тем более знакомство между ещё совсем юными людьми.

Никто не назвал бы Ноэль красавицей. Глаза самого обычного серо-голубого цвета под пушистыми бровями, слегка приподнятыми к вискам. Немного широкое лицо, хотя, возможно, оно казалось таким из-за прически: волосы гладко убраны со лба под отворот небольшой шапочки, завязанной лентой под подбородком. Черты лица тонкие, явно не хватало чувственности, которая бы заставила их проступить резче и придала лицу большую выразительность. Одежда более чем скромная.

Стороннего человека в Ноэль могла привлечь только юность – то радостное, но скоротечное время, когда лицо светится от чистоты желаний и искренности надежд, и часто этого оказывается вполне достаточно, чтобы покорять другие сердца. Разговаривая с ней, я никак не мог отделаться от мысли, что лицо Ноэль напоминает мне о чем-то давнем, почти забытом, что-то смутно проявлялось в памяти, но так неуловимо – я не смог разобрать… Впрочем, не особенно задумывался: впервые шел рядом с девушкой, и не просто шел – девушка дарила свое внимание, это было очень волнительно, а потому я, не переставая, поглядывал на неё.

Держаться она старалась с достоинством, но я видел: Ноэль из бедной семьи, хотя, наверно, богаче по сравнению с моим достатком. В ней чувствовалась легкость, данная природой, и эту легкость она невольно передавала всему, что её окружало. Мы шли между людьми по узким проходам и говорили, говорили… Город перестал интересовать, я был не в силах отвлечься и обратить внимание на что-то иное.

В мастерскую вернулся под вечер. Никого из работников не было, только возле одного из столов заметил Пьетро Риго, и невольно опять вспомнились слова отца Бернара о тревоге на моём лице. Подошел к Пьетро – он осматривал зеркало, зачищенное накануне. Пьетро вздыхал, очевидно, результат был малоутешительным, и, действительно, присмотревшись, я заметил неровные разводы на гладкой с виду поверхности.

Зеркало отражало Пьетро и другое, хорошо знакомое лицо – я-то был уверен, что узнал его полностью, почему же не вижу в нем изменений… Не очень рассчитывая получить ответ, я всё-таки решил заговорить, вроде, ни к кому не обращаясь, но в надежде, что буду услышан:

– Я видел своё лицо много раз, и оно не меняется, всё то же. Но другие находят в нём что-то иное, чего не дано видеть мне, наверно, есть какой-то секрет в этом.

Пьетро снисходительно взглянул на меня, потом усмехнулся.

– Говоришь, другому глазу виднее…

Оставив зеркало, он задумчиво скрестил руки на груди.

– Лицо меняется постепенно. Иногда это занимает годы, и сам ты не можешь поймать момент, когда в нём проявится новое, о чем ты даже не подозревал. В этом и есть секрет. Чем реже видишь человека, тем заметнее перемены в нём, а твоё лицо всегда с тобой – где уж самому о них догадаться.

– Хотя, пожалуй, никакого секрета нет, – он неловко поднялся после долгого сидения. – Если будешь смотреть в зеркало каждый день, ты ничего не поймешь, это для глупцов, мой мальчик, для тех, кто озабочен своей внешностью за неимением других забот. В зеркало надо смотреть только в минуты размышлений, тогда оно откроет тебе тайны.

Пьетро отошел, стал проверять, как горит печь, было слышно, он что-то бормочет и гремит задвижками. Я остался один и, не в силах оторваться, рассматривал, как на зеркало ложатся тени. И раньше не раз наблюдал, как, опускаясь, они задерживаются на поверхности, но лишь на самый краткий миг, и словно проваливаются, устремляясь дальше, в глубину, но не мог понять, откуда она берется, эта глубина, если само зеркало не толще моего пальца. Взгляд мой ловил путь, по которому они следовали, но быстро они терялись, исчезали… А потом, оттолкнувшись от чего-то невидимого, возвращались, чтобы явить собой отражение. Тщетны усилия, зеркало лишь играет со мной, – с досадой думал я, – дразнит, а сама тайна остается сокрыта. Насмехается над моими безуспешными попытками её разгадать, верно, оно – как живое. Стараясь не испортить поверхность, я осторожно провел по ней рукой. Пальцы оставляли едва заметный след, он тут же таял, а на его месте проступало мерцание. Может, душа зеркала рождается, когда его шлифует рука мастера, – мелькнуло в моей голове.