История зеркала - читать онлайн книгу. Автор: Анна Нимова cтр.№ 17

* * *

17

Большая часть времени прошла в дороге. Присутствие Жюста избавляло от нежелательных взглядов и лишних расспросов, да и не так много людей обращали на нас внимание. Жюст подтвердил мою догадку, что зимой отправляются в путь реже, но столько людей, сколько встретилось при подъезде к Парижу, ранее мне видеть не приходилось.

Последнюю ночь мы провели в предместье. Весь двор, где мы остановились, занимали лошади, телеги, экипажи, и ещё Бог знает какие мешки, набитые тюки и сами люди. Те, кому не хватило места за столом, грелись у огня прямо на улице, чтобы с первыми лучами войти в город. Постепенно я привыкал к тому гвалту, что производило это скопище, хотя поначалу он казался мне оглушительным. Я стал терпимее, когда нашел в нём свои достоинства: при необходимости шум этот мог заглушить мысли, если собственные мысли вам не в радость, и вы не против от них отделаться. Поэтому ту ночь Жюст провел в теплом доме, я же предпочел улицу. Бродил среди нагромождений из тел, их вещей и животных, и мне не верилось, что через несколько часов случится то, о чем я так долго грезил. При этом старался не отвечать на голос, нашептывающий где-то внутри, что не доброе провидение способствовало тому, а роковая встреча. Всё же душа моя жила надеждой на лучшее, мне хотелось представлять, как произойдет наша встреча, какие слова я найду для приветствия, и что последует за ним.

И вот я въезжал в Париж, чтобы остаться в нем… Кто знает, сколь долго. Ещё в дороге Жюст в нескольких словах упомянул, что Ансельми и его товарищи трудятся в мастерской поблизости от Сент-Антуанского аббатства, до аббатства пришлось добираться почти через весь город. Зимний день был хмурым, но для меня Париж в то утро выглядел так, словно солнце слепило глаза. Город сам был солнцем, притягивающим к себе обещанием живительного тепла и безжалостно сжигающим всё, что лишалось его милости.

Город жил своей привычной жизнью. С жадным интересом я оглядывался по сторонам, боясь пропустить нечто важное. Мое внимание одинаково быстро привлекал ряд домов, украшенных фигурами трепетных созданий, или огромная шляпа господина, нахлобученная притом на довольно грязный парик. В то же мгновенье я поворачивал голову, слыша, как разносчик сладостей громко нахваливает свой товар.

Радость мою омрачало лишь страшное зловоние, царившее вокруг. Такой же удушливый запах встретил меня в первую ночь пути, только здесь многократно повторенный – нигде не было от него спасения, царство его было повсюду. Он исходил от улиц и домов, мимо которых мы проследовали, равно как и от людей, населявших эти улицы… Но не верьте тому, кто скажет, что Париж груб и мрачен, Париж может быть разным, и для каждого он открывается той стороной, каков есть сам человек, в него входящий, Париж – как зеркало, в котором мы можем найти своё отражение.

Ехали мы медленно, протискивались сквозь толпу, высыпавшую на улицы, словно был великий праздник. Люди, повозки, всадники непрерывным потоком двигались перед нами, одни спешили по делу, другие же с раннего утра искали развлечений. Их забавы, скажу вам, всегда оставались для меня малопонятными.

На одной из площадей – Жюст назвал её Гревской – гудящая толпа намеревалась стать свидетелем казни молодой женщины. В длинном грязно-белом одеянии она казалась совершенно отрешенной от жизни, бушевавшей перед её глазами. Взгляд был устремлен на стоящих перед ней, но глаза едва ли их различали. Наклонившись, Жюст вполголоса расспросил, в чем её обвиняют, ему ответили, что она удушила собственного ребенка и вообще подозревается в колдовстве. Я холодел от ужаса, вспоминая: и на мне есть смертный грех убийства, в котором ещё не покаялся и – кто знает – заслужу ли прощение. Ведь, по сути, что отличало меня от той несчастной? Только благодаря покровительству мне удалось скрыться, и неизвестно, как сложится жизнь в дальнейшем. Происходящее столь сильно потрясало, я едва не разрыдался, чувствуя, что сам нуждаюсь в исповеди, возможно, такой же, как сейчас пытается произнести перед священником эта страдающая, еле шевеля безжизненными губами.

Мы проезжали достаточно далеко от возвышения, на котором женщина преклонила колени, но мне удалось видеть её бледное, распухшее то ли от слез, то ли от какой-то болезни лицо. Рассмотреть само лицо мешали спутанные волосы, они налипали со всех сторон, она даже не старалась их отбросить, безвольно покоряясь всему, что ещё могло случиться, пока смерть не забрала её душу. Может, она так и не раскаялась, или Бог посчитал раскаяние недостаточным, но последние минуты не принесли ей утешения, чтобы достойно встретить вечность. Толпа на площади выкрикивала всевозможные насмешки и ругательства, чья-то рука швырнула камень. Я больше не смотрел, но чувствовал, как её душа молит не о себе, не о ребенке, но чтобы всему поскорее пришел конец.

Жюст торопил, очевидно, от нетерпения встретить товарищей или ещё кого.

– Этого здесь предостаточно, если останешься, можешь смотреть хоть каждую неделю.

– Так часто казнят? – сдавленно спросил я.

– Народу хватает, – он беззаботно рассмеялся.

Мы свернули на одну из прилегающих улиц и отъехали довольно далеко, когда со стороны площади долетел глухой рокот, едва слышный рев толпы, означавший, что казнь свершилась.

Почти рядом с аббатством моим глазам предстала крепость – угрюмое, вросшее в землю строение. Даже воздух потерял здесь обычную легкость, замер в тяжелой неподвижности. Полюбопытствовав, не служит ли крепость домом королю, я получил ответ, что это тюрьма для совершивших злодейские преступления и опасных бунтовщиков, в народе её называют Бастилия. Вокруг царила гнетущая тишина, изредка прерываемая шагами спешащих мимо, и в конце пути, после всего увиденного, я сам проникся каким-то тоскливым напряжением. Париж больше не радовал, во всем виделось дурное предзнаменование. Голос внутри нашептывал: самое верное поскорее пойти к исповеди, пока душа окончательно не загублена, я изнывал от беспокойства, но был не в силах принять решение.

Словно прочитав мои мысли, Жюст заговорил.

– Можешь быть спокоен, от меня никто о тебе ничего не узнает, сам же будь осторожен.

Но в тот момент мне с трудом давалось сохранять благоразумие. Страдая от близкой разлуки с человеком, к которому успел привыкнуть, и от неизвестности, караулящей за каждым поворотом, со слезами на глазах я прошептал:

– Жюст, я не знаю, как смогу с этим жить.

Он даже придержал коня.

– Да ты что, спятил? Проделать путь, чтобы вот так оставить голову на плахе? Ты из-за чего? Из-за какого-то негодяя, который сейчас жарится в аду, где ему самое место? Не выдумывай, Корнелиус, держи язык за зубами, а остальное наладится. Впрочем, уверен, это пройдет, ты умный парень, в этом я убедился.

Нечего было возразить, дальше мы ехали молча.

* * *

18

Задолго до моих дней по соседству с Сент-Антуанским аббатством начали строиться мелкие мастерские. С каждым годом больше и больше им требовалось рук в работу, и многие из бежавших в город крестьян нашли там себе дело. Начинающим ремесленникам ничего не оставалось, как селиться где-то поблизости, так и начал разрастаться этот пригород. Неподалеку, между пологих берегов текла речка, для наших дел оказалась вполне пригодна… И поныне здесь делают мебель, ткут гобелены для королевского двора, хотя многое изменилось, и, вернувшись, я с трудом узнавал улицы и строения, которым время добавило новые этажи, одело людей сообразно их ремеслу, тогда ничего этого не было и в помине.