Время и снова время - читать онлайн книгу. Автор: Бен Элтон cтр.№ 41

– Хотите верьте, хотите нет, но вы победите в борьбе за женские права, – сказал Стэнтон. – Я убежден.

– Сейчас на это не похоже, – угрюмо ответила Бернадетт. – Половина моих подруг в тюрьме, они объявили голодовку, а эта скотина Асквит [20] и в ус не дует. Наверное, власть дожидается, когда мы выдохнемся или все перемрем.

– Скажу одно: я искренне верю, что вы добьетесь избирательного права, и гораздо скорее, чем вы думаете.

– Правда? Вы в это верите?

– Да. Скажу больше, через десять лет женщина станет членом парламента и еще в этом веке – премьер-министром.

Бернадетт рассмеялась, но было видно, что ей приятно это слышать.

– Позвольте спросить, откуда вы это знаете?

Стэнтон чуть было не ошеломил ее уверенным предсказанием, что вскоре женщины наравне с мужчинами будут трудиться в промышленном производстве. В прошлой версии века это должно было случиться всего через два года – каждой забитой заклепкой и каждым выпущенным аэропланом женщины будут зарабатывать равноправие полов и право голоса.

Но для этого понадобится война. Мировая. Та самая война, которую он намерен предотвратить.

– Просто я думаю, что это неизбежно, вот и все, – уклончиво ответил Стэнтон.

– Да, мечты должны быть грандиозными, верно? А я должна попудрить носик.

Пока Берни была в туалете, Стэнтон обмозговал слегка огорчительный вывод: если его миссия увенчается успехом, эмансипация существенно замедлится. С 1905 года суфражистки ничего не добились. И только Великая война, она одна, изменила правила игры. Похоже, профессор Маккласки этого не учла.

Официант подал коктейли и принял заказ на обед. Стэнтон все еще не мог привыкнуть к качеству и вкусу еды в 1914 году. По крайней мере, дорогой еды. Она сильно отличалась от всего, что он пробовал в своем веке. И была много лучше. Возможно, проще, но гораздо вкуснее. Казалось, прежде еда была монохромной, а теперь вдруг впервые стала многоцветной.

– Может, выпьем вина? – предложил Стэнтон.

– Конечно. Для куражу. – Бернадетт опять посмотрела ему в глаза. – Ну, обо мне пока достаточно. – Она от души прихлебнула коктейль. – Кто вы такой?

Хороший вопрос. Кто он такой?

Странно, вопрос застал его врасплох. А ведь не должен – Берни не могла его не задать. Но четырехнедельная молчанка сыграла свою роль. После гибели Кэсси он вообще мало с кем разговаривал. Разве что с Маккласки, но личных тем они почти не касались. Он привык к душевному одиночеству, привык, что ни перед кем не надо открываться, и теперь не знал, с чего начать. Стэнтон постарался вспомнить легенду, которой его снабдили Хроносы.

– Ну, я родом из колонии, – начал он. – Из Австралии.

– Как интересно! Сидней или Мельбурн?

– Ни то ни другое. Запад. Перт. Даже там это глушь.

Перт был выбран из-за его уединенности. Меньше шансов встретить человека, который там бывал или имеет тамошних знакомых. Кроме того, это хорошее оправдание нелюдимости. Ведь Перт – самый обособленный город на свете.

– Когда был моложе, служил в армии, – продолжил Стэнтон. Военную страницу его биографии решено было сохранить, исходя из посылки, что ложь с крупицами правды всегда выглядит достовернее.

– И где вы служили? – спросила Бернадетт.

– В Пакистане. То есть в Северной Индии и недолго в Афганистане.

– Пленительно. Бескрайняя красная земля, да?

– Да, как-то так.

– А кто ваши родные?

– Рудокопы. Правда, рудники золотые, оттого я могу себе позволить туда-сюда мотаться первым классом.

– Похоже, у вас интересная жизнь, – сказала Бернадетт. – А почему вы «туда-сюда мотаетесь»? И как австралийского рудокопа занесло в Боснию?

Что ей сказать? Его легенда создана для легковесной болтовни. Она не предполагала откровений, что было бы глупо. Но ему всего тридцать шесть, впереди долгая жизнь, и раньше или позже он неизбежно кому-нибудь доверится. Похоже, это случилось раньше. За обедом он болтает с привлекательной женщиной. Заурядная ситуация: если человек тебе приятен, ты хочешь немного о нем узнать.

Но что он мог сказать? Ведь не откроешь, кто он и откуда явился. Однако врать тоже не хотелось. Она симпатичная, с ней было легко и хотелось поделиться, что-нибудь рассказать о себе настоящем.

– Ладно, только не грузитесь… в смысле, не принимайте близко к сердцу. Наверное, в моей жизни самое важное, что у меня были жена и двое детей.

– Боже мой, почему «были»?

– К несчастью, год назад я их потерял. Все трое погибли в дорожном происшествии.

Хорошо, что он это сказал. О самом главном. Не о том, что он пришелец из другого века, но об утрате своих любимых.

– О господи, я вам очень сочувствую, – сказала Бернадетт.

– Знаете… Берни, я уже год горюю. Денно и нощно меня сжирает и никак не сожрет ненасытная тоска. Но их больше нет, а я – вот он. И за нашей беседой я на минуту вообразил, что я не самый одинокий человек на свете, что могу просто поболтать, сбросив, так сказать, душевный груз…

Глаза ее заволокли слезы.

– Душевный груз, – прошептала она. – Нет, вы и впрямь умеете подыскать необыкновенные слова.

– Я к тому, что, может быть, мы еще поговорим о вас? Мне очень интересно.

– Что ж, вы нашли верного собеседника. – Бернадетт платком промокнула глаза. – Я обожаю говорить о себе.

И она говорила. Весь обед из трех блюд под бутылку вина. Рассказала о своем детстве, об увлечении феминизмом и путешествии в Грецию. О времени в Будапеште она умолчала (было ясно, что там ей разбили сердце) и перевела разговор на вчерашние события в Сараево:

– Слава богу, сербам не удалась их затея. Невозможно представить, какая кутерьма началась бы в Европе уже сегодня. Ясно как день, австрийцы ищут повод усмирить Сербию, а немцы их подзуживают.

– Вы разбираетесь в геополитике, – заметил Стэнтон.

– В чем?

– Э-э… в международных отношениях.

– Не надо быть Бисмарком, чтобы понять нынешний расклад. Россия вступилась бы за сербов, следом втянулись бы французы – и нате вам. Всем нам невероятно повезло, что стрелок промазал и угодил в напарника. Будь он меток, нынче утром замаячил бы призрак европейской войны.

– Вполне вероятно.

– Удивительно, как он сумел скрыться, – задумчиво проговорила Берни. – Остальных-то взяли. Всех пятерых, плюс один убитый. Как там писали газеты? Крупный, ростом не меньше шести футов. Усы и бакенбарды. За тридцать. Он же как чирей на ровном месте. Все остальные заморыши. Убитому Принципу было всего девятнадцать. Наверное, не так уж трудно отыскать серба-великана.