Родиться среди мертвых. Русский роман с английского - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Керк cтр.№ 35

— Почему запах может принести столько радости? — спросила она. — Например, запах травы.

— Я никогда об этом не думал.

— Когда ты был маленьким, ты когда-нибудь прятался в поле, в высокой траве, где ты один мог бы смотреть в небо?

— Мы жили в городе, — ответил я.

— Разве вы никогда не ездили в деревню?

— Лето мы проводили на берегу моря.

— Море. Однажды мы жили около моря, но я так боялась его шума, что мы уехали оттуда.

Тамара легла на спину и положила руки под голову. Через траву земля ощущалась теплой и сырой. Где-то затрещала цикада, нарушая тишину. Легкий ветерок пролетел над деревьями, листья нежно задрожали. Тамара протянула руки, ее рука дотронулась до моей. Я оперся на локти и взглянул ей в лицо. Она повернулась ко мне.

— У тебя голубые глаза, — сказала она, — почти такие же голубые, как были у Владимира.

Мужское имя прозвучало странно на ее губах.

— Сколько лет ты была за ним замужем?

— Почти три года.

Она ответила без грусти, спокойно, как говорят о далеком прошлом, память о котором вызывает только удовольствие.

— Какой он был? — неожиданное столкновение с призраком разрушило мое спокойствие, но я хотел знать.

— Он был офицером Белой армии. Один из последних прибывших в Китай. Он был разведчик.

— Он, наверно, был много старше тебя?

— Мне было почти восемнадцать, а ему тридцать четыре. Мы венчались в Харбине в маленькой церкви. Отец говорил, что он всегда хотел сына, такого, как Владимир. И Владимир его любил тоже.

— Вы были счастливы?

— Да, я никогда не могла понять, почему он хотел жениться на мне. Он был хороший, храбрый, совсем как отец. А я была девочка, глупая и боялась всего. Знаешь, что меня делало счастливой? Я могла обожать его без боязни, что он обманет меня. Ты понимаешь? Нет, не меня, а что он предаст что-то в самом себе.

— Я думаю, что я понимаю.

— И это постоянное изумление, что он мой муж, это было как… как великий дар, которого я не заслуживала, но была счастлива принять.

— Но как он мог оставить тебя? — в моем голосе слышалась горечь, но она даже не замечала ее.

— Он не оставил меня, он исполнял свой долг.

— Он оставил тебя ради России, — сказал я.

— Кто же знал, что он не вернется? И даже если бы он знал, он все равно бы пошел. Родина прежде всего.

— Глупости. Он прежде всего должен был думать о тебе.

— Я не могла бы тогда любить его.

— Я бы заботился о любимой женщине больше, чем о моей родине. Моя жена всегда была бы важнее всего.

— Как странно, — сказала она, — как странно.

— И что хорошего в его геройском подвиге? Чего он достиг? И ты осталась одна с ребенком.

— Я была не одна. Отец был со мной.

— Ради Бога, да разве ты не была несчастна?

— Конечно, была. Но это было не так важно, как дело Владимира.

— О, Боже! — сказал я. — Я никогда, никогда не пойму всех вас.

— Я это знаю, — сказала она тихо.

Я предполагал провести этот день совсем по-другому, но теперь я почувствовал себя усталым, побежденным какой-то невидимой силой, лишенным нежности и даже злым. Гнев остался где-то у меня в сердце и затаился там, как мстительное животное. Несколько дней я не мог отделаться от чувства неловкости. Как будто бы я следил с подозрением за Тамарой. Постоянная натянутость нарастала, пока наконец однажды, в воскресенье, я не решил поговорить с ней.

Я был один в доме, ожидая ее возвращения из церкви. Когда Тамара пришла, ее спокойное выражение лица разозлило меня, и я стал ходить по комнате молча. Она спокойно сидела с книгой и чашкой чая, не замечая моего раздражения.

— Сегодня холодно, — сказал я.

— Разве? Я не заметила.

— Ты никогда ничего не замечаешь, — Тамара ничего не ответила.

— Если не холодно, пойдем погуляем.

— Я хочу почитать. Я пришла домой пешком.

— Эта книга выглядит такой же старой, как ваша революция. Почему ты всегда читаешь эти старые книги? Почему ты никогда не читаешь ничего нового? Ты когда-нибудь читала хоть один американский роман? Или английский?

Она взглянула на меня, удивленная на моим тоном.

— Почему ты не идешь гулять один?

— Не хочу. Я хочу поговорить с тобой.

— О чем?

— О нас. О тебе и обо мне.

— О нас? — протянула она.

Я понял, что разговора не будет. Я понял, что слова не пробьют стену, которую она воздвигла и за которой жила. Я должен был заставить ее увидеть себя и посмотреть на нашу любовь при дневном свете. Резко подойдя к ней, я притянул ее к себе и наклонил ее голову назад. Я хотел видеть ее раздетой, не укрытой ночью и темнотой, я хотел заставить ее признать свою страсть. Она освободилась от моих объятий и побежала к двери.

— Нет, — закричал я, — на сей раз ты не убежишь от меня.

Если бы я мог понять тогда, почему ее лицо было так искажено страхом, я бы отпустил ее, но стремление уничтожить ту Тамару, которая находилась между мной и ночной Тамарой, было сильнее тоскливого предчувствия сердца. Я загнул ее руки за спину и прижал к стене своим телом.

— Посмотри на меня, — сказал я, когда она мученически уронила голову на грудь.

— Посмотри на меня, Тамара, — закричал я опять. Она медленно подняла глаза, в них не было ничего, кроме ужаса и мольбы. Я стал целовать ее с гневом и страстью, и горечью, и болью.

— Ты моя, моя, моя, — повторял я ей, и каждый раз эти слова ударяли ее, как пощечина.

— Почему ты не хочешь признать, кто ты? Ты не святая, не вдова героя. Подумай о ночах, когда ты приходишь ко мне. Вот это ты, настоящая ты.

Она стала дрожать.

— Я возьму тебя сейчас при свете. Ты сама сможешь увидеть себя.

— Нет, — сказала она, — нет.

Я поднял ее хрупкое тело и понес вверх по лестнице в мою комнату. Она билась, словно я хотел взять у нее жизнь. Я бросил ее на кровать, запер дверь и открыл окно, чтобы солнце и свет наполнили комнату. Я овладел ею без нежности, с напряженным и холодным удовольствием. Она лежала без движения, с закрытыми глазами и сжатыми зубами. Я накрыл ее простыней и вышел.

Ваше превосходительство, — сказал Петров, как-то раз вернувшись домой поздно вечером, — невероятное явление. Я только что видел форму генерала Советской амии, выставленную в витрине магазина; вы знаете этот книжный магазин, который между ювелиром и магазином мехов на Avenue Joffre. Я сам это видел и не поверил собственным глазам. Вы понимаете, погоны на плечах, золото и блеск, точно как было у нас до революции.