Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова - читать онлайн книгу. Автор: Лев Данилкин cтр.№ 101

В ночь на 21 августа в туннеле под Новым Арбатом танки раздавливают троих юношей. «Я на это смотрел спокойно, потому что до этого прокатились бесконечные микровойны». Но ведь одно дело где-то на окраине, и совсем другое в столице. «Это не так. Убитые саперными лопатками на площади в Грузии. Убитые у телецентра в Вильнюсе. Это были трупы в столицах. И я понимал, что эти трупы, жертвы запятнали кровью ГКЧП; это проверенная методика диффамирования, подавления психики через кровь. Мне не было жалко этих людей, естественно, потому что это была война за страну, за государство. И я понял, что гэкачеписты не смогли уберечь себя от пролития крови. Им этих мальцов затолкали под гусеницы танков, эти жертвы были нужны Белому дому».

Ходил ли он во время ГКЧП к Белому дому? «Ну, один раз, просто было любопытно-интересно… и то — женщина меня повела, жила недалеко… Я прошел как частное абсолютно лицо к этим танкам-предателям, поговорил с танкистами, посмотрел на толпу». О чем он разговаривал с танкистами? «Как-то незначительно. Я просто скорее как художник хотел атмосферу понюхать, на баррикаду смехотворную посмотреть. Внутрь, конечно, не совался — штаб врага… И как я мог пойти туда, где Руцкой руководил обороной? Я там был чужой. Я бы штурмовал его, если бы была необходимость». «Там были люди, — делится Проханов своими впечатлениями от баррикад в послепутчевом интервью, — которым грозило социальное истребление: владельцы первых СП (совместных предприятий), кооператоры и т. п. Я с удовольствием на этих баррикадах выпил банку баварского пива, кто-то угостил меня сигаретами „Кэмел“… Конечно же, там было большое количество женщин, девушек: эта поразительная московская женственность! Как ни странно, даже близкие мне женщины, зная мои жесткие взгляды, — бежали на баррикады и тащили солдатикам харч. Это было женское движение, которое было в ужасе». Сравнивая через полтора десятка лет август 1991-го с октябрем 1993-го, он называет первый «опереточным», а баррикады — «смешными». Будущий аналитик газеты «День» С. Кургинян афористично сформулирует суть «милитаристского путча» следующим образом: «В танках сидели люди, читающие журнал „Огонек“».

21 августа, глазам своим не веря, он смотрит по телевизору медведевские «суперкадры»: взгромоздившийся на танк Ельцин, пародируя Ленина на броневике, произносит антигэкачепистский манифест. Он понимает, что дело пахнет керосином: не контролирующий ситуацию ГКЧП деморализован, его члены мчатся в Форос налаживать отношения с Горбачевым, просят того вмешаться; «для меня это был обвал, ужасный симптом поражения». 21-го же, под вечер, когда войска уже уходят из города, к нему в кабинет приезжает телегруппа Герасимова. На вопрос об отношении к кровопролитию он отвечает «я не против», «если эта малая кровь предохранит страну от пролития океана крови».

В 1991-м было очевидно, что путч провалился из-за того, что советская система прогнила окончательно и у нее просто не нашлось кадров, способных удержать власть. Что он об этом думает? Сначала ему казалось, что дело в том, что гэкачеписты абсолютно не были политиками, они не придавали значение политическим и информационным технологиям. Но дальше — после нескольких лет сбора информации, разговоров — в его сознании созревает конспирологическая версия. Почему КГБ, имеющий опыт ввода чрезвычайного положения, например, в Польше в 1981-м, на своем поле прошляпил все что можно? Почему Крючков так и не отдал сидевшей в кустах «Альфе» приказ задержать кортеж Ельцина, следовавший с аэродрома на дачу? «Сейчас он говорит, что это результат слабой воли, что он боялся жертв. Каких жертв? Китай в 1989-м расстрелял свой мятеж на площади Тяньаньмынь, избавившись от зачинщиков разрушения державы, которые привели бы ее к распаду и гражданским войнам. В результате сегодня Китай на наших глазах становится величайшей в мире державой XXI века». Все эти соображения, однако, не помешали ему принять в 1998-м, на 60-летие, от Крючкова китайскую вазу с журавлями.

Баррикады у Белого дома, 1991 г.

Вообще, ГКЧП — темная история, вызывающая множество толкований, вплоть до оккультного: предполагал ведь Пелевин, что смена строя была связана с заменой одного устаревшего тетраграмматона (СССР) другим (ГКЧП), в момент иссякания силы первого. Прохановская версия событий 19–21 августа скорее лежит в сфере конспирологии. «Путч был операцией КГБ по окончательной передаче власти одного центра другому», «Язов и Крючков, по существу, были предателями». «Крючков встречался во время ГКЧП с Ельциным». «КГБ вовсе не желал успеха ГКЧП». «У КГБ были досье, свои законсервированные радио- и телестанции, свой штат журналистов. КГБ мог бы взять работы по информационному обеспечению госбезопасности. Но комитет не хотел этим заниматься. Это был фальстарт, способ срезать консервативный — советский, партийный — слой, как в случае с рустовской историей. И я думаю, что КГБ не мог не понимать, что передача власти Ельцину от Горбачева означает крах Советского Союза. Разрушение Советского Союза — дело рук госбезопасности. В то время существовала концепция у демократов, что целиком весь этот огромный монолит не может войти в Европу, в рынок и в новую цивилизацию. Его нужно раздробить и вводить по кусочкам, его выгодно распылить территориально. И эта концепция, мне кажется, исповедовалась и КГБ». «Роль КГБ в трансформации строя была огромной. А иначе быть не могло. Эта суперструктура была сильнее и умнее партии, а в лице Андропова одно с другим слилось абсолютно, и КГБ осуществлял все самые сложные виды реформ и реконструкции внутри социума». Позднее он узнает, что КГБ участвовал и в создании народных фронтов в Прибалтике и на Кавказе, и в создании новой экономики через конструирование совместных предприятий. «Проект объединении Германий и сдачу „Штази“, правительства, великолепной, одной из самых сильных в Европе, армии могли осуществить только спецслужбы. Бархатные революции в Европе не могли происходить без КГБ».

Он вспоминает свой июньский разговор в редакции «Дня» с главой Рэнд Корпорейшн Джереми Израэлем, который рассказал ему о плане передачи власти от Первого центра ко Второму. Он вспоминает последние слова Бакланова, сказанные за несколько часов до ареста, когда ему, наконец, удалось добраться до него и спросить: что произошло, почему провалились так бездарно? Тот сказал: дрогнули Язов и Крючков. И еще: если тот сочтет это необходимым, то он может лечь на дно. «Но вместо того, чтобы лечь на дно, я всплыл на самую поверхность и начал истошно орать».

Одним из таких воплей, мало, правда, чье спокойствие потревожившим, стал «Последний солдат империи», роман про путч 1991 года, где реальные события подверглись сознательному художественному искажению. Главный герой, генерал Белосельцев, только что опубликовавший статью, подозрительно напоминающую прохановскую «Трагедию централизма», наблюдает, как, под воздействием оргоружия и в результате заговора империя, создававшаяся десятилетиями, терпит катастрофу в три дня. Когда все кончено, Белосельцеву не остается ничего иного, как нарядиться в свои боевые ордена и в одиночестве, раз уж он последний солдат империи, парадом пройти по брусчатке Красной площади. Этот психоделический политический триллер обладает всеми характерными достоинствами и недостатками поздних — «галлюцинаторных» — произведений Проханова, и мы не станем специально останавливаться на его сюжете. «Последний солдат империи» удобен как повод поговорить о некоторых особенностях поэтики Проханова — в частности, о метафоре в его творчестве. Не надо быть профессиональным литературоведом, чтобы заметить, что Проханов хорошо знает цену метафоре и умеет ею пользоваться; что метафоры у него могут быть сиюминутными, одноразовыми, а могут быть — сквозными, сцено- и даже романообразующими.