Найти себя - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 71

Намек, что ли? Или это непроизвольно, так сказать, специфика зрения? Я не стал гадать, вместо этого предложив поучиться у меня.

Он некоторое время смущенно отнекивался, но весьма недолго – вдруг я и впрямь откажусь,– потом согласился, но взял с меня зарок, чтоб об этом ни единой живой душе не стало известно. Пришлось даже поклясться на иконах.

Честно говоря, я сам к тому времени не сильно владел русским письмом. Уж больно сложным пока оставался русский алфавит – нет на него царя Петра. И зачем сдались все эти загадочные «юсы большие» и «юсы малые», а также чужеродно смотревшиеся «пси», «кси», «ижица» и прочие? Какого рожна, спрашивается, нужны аж целых две буквы «ф» – одна привычная, а другая как «о», только с волнистой линией, пересекающей овал строго пополам? Зачем такая куча букв «и»? А тут еще и непривычное написание. К примеру, одна из тех же «и» писалась как латинская «i», только без точки, другая вообще как «н», зато настоящая «н» выглядела опять как латинская.

Однако мне повезло – даже не понадобилось никого просить. Приметив, как я путаюсь, свои услуги мне предложил царевич Федор. Так что часть наших занятий была отведена урокам наоборот – ученик давал азы русского правописания бестолковому учителю и – в самом начале – знания цифири.

Да-да, цифири. Не зря говорят, что переучиваться тяжелее, чем учиться заново. Учитывая, что числа обозначались не арабскими цифрами, а буквами, взятыми из русского алфавита того времени, это тоже требовало времени. Вдобавок порядок их был какой-то странный, вразброд. Например, «буки», то есть «б», вообще ничего не означала, так что двойкой была следующая – «веди». «Ж» тоже выпадала, зато следом за буквой «иже», той самой, которая писалась как «н» и соответствовала восьми, сразу шло десять, на письме обозначавшееся латинской буквой «i», только без точки, а пропавшая девятка – «фита» – вообще значилась в самом конце, перед «ижицей».

Но все это я, хотя и с трудом, уже освоил по... башенным часам, так что царевичу оставалось продиктовать мне лишь последующие числа, которых на циферблате не имелось.

Что интересно, Федору эта новая и необычная для него роль нравилась так же, если не сильнее, как и занятия философией, которые я с ним проводил в эдакой легкой, полушутливой манере, свято памятуя, что высшая мудрость – философствуя, не казаться философствующим и шуткой достигать своих целей.

Так и получилось, что я выдавал Игнашке совсем свежие знания, только-только полученные от царевича.

Разумеется, приходы ко мне Косого, то есть новоявленного Князя, резко участились, став регулярными – не реже одного раза в два дня.

– А иишо сказывают, что перо сохи легче,– жаловался он, вытирая пот со лба.– Пущай спытали бы сами допрежь того, как рот разевать, а уж опосля...– И, сделав очередную ошибку, уныло подшучивал над собой: – Фита да ижица – к ленивому плеть ближится. Не пора, князь, за нее браться? Можа, хошь она меня вразумит? – Но тут же просил: – Ты обгодь на мне крест ставить, совсем чуток потерпи, и пойдет дело на лад – я ж чую.

Я кивал и успокаивал:

– У тебя все хорошо. Иные бы за такое время и половину того не одолели, что ты усвоил.

– Не брешешь? – недоверчиво переспрашивал Игнашка, светлея лицом, и с новым жаром накидывался на азбуку.

Не сразу, но дело действительно пошло на лад.

– Я так мыслю, что вскорости и в подьячие сгожусь,– облегченно похохатывал Игнашка.

– А почему бы и нет? – пожимал плечами я.

– Э-э-э, дудки,– сразу отвергал он.– Пошутковать о том могу, а вот и впрямь в крапивное семя записаться – нетушки. Не мое оно.

– А что твое? – любопытствовал я.

Игнашка как-то жалко улыбнулся, но отвечать не стал. Раскололся он позже, ближе к началу лета.

– Вольная я птица,– заметил он.– Думаешь, сам не ведаю, что красть грешно? И про то ведаю, что долго на таковском не протянешь. Я вон приметил, что из всего нашего народца лишь один Культяй на шестой десяток лета разменял, да еще трое постарее меня, да и то ненамного – от силы на дюжину лет, не более. Ровни тоже десяток будет на всю Москву, а прочие, с кем я зачинал,– кто в земле сырой, кто в остроге. А куда идти? В холопья? Лучше в омут головой. Про подьячих сказывал тебе как-то – там воровства поболе, чем у нас, да и оно какое-то гнусненькое, подленькое. Вроде как и не крадет открыто, а приглядишься – куда хуже. Они ж своими поборами веру у людишек отымают, веру в правду, в закон. Ремесел никаковских тож не ведаю. Вот и выходит, что на роду написано подыхать в татях...

Честно говоря, тогда я не нашелся, что ему ответить, и промолчал.

А что касаемо подбора дворни, то тут Игнашка свое слово держал крепко – привел в дом вначале одну девку, потом бабу постарше, затем пару парней и, наконец, старого татарина, отрекомендовав последнего как первостатейного конюха.

Всякий раз Игнашка произносил одну и ту же фразу:

– Бери, княж, не пожалеешь. Справный товар. Подобрал по случаю задешево. Себе бы взял, да некуда, потому и отдаю.

«Товар» и вправду был без изъянов, а если они и имелись, то я их, во всяком случае, не обнаружил. Девки – Акулька и Юлька, как я сразу переименовал Иулианию,– оказались и работящими, и проворными, и мастерски управлялись с приготовлением еды.

Парни – Тишка и Епишка – тоже были на все руки, разве что Епишка постоянно ворчал на печь, ибо топить по-белому, по его словам, неслыханная роскошь, деньга за дрова летит прямиком в трубу, но если не считать этого недостатка, то во всем остальном они не вызывали ни малейших нареканий.

Татарин Ахмедка вообще оказался в своем деле мастаком. В первые же дни он все вычистил в конюшне, а конскую упряжь довел до зеркального блеска. Про самих коней и вовсе говорить не приходилось. Словом, уже через неделю я дал ему новую должность начальника конюшни, определив прежнего конюха Митьку, которого до появления Ахмедки приходилось частенько подгонять, ему в помощники.

Словом, Алехе, тут же переименованном мною в дворского, оставалось лишь ходить да посвистывать. От безделья он вначале стал приударять за девками, причем, судя по некоторым признакам, небезуспешно, а также все чаще прикладываться к бочонку хмельного меду, пока я это не приметил и не принял самые решительные меры, переговорив с Игнашкой, у которого знакомцы были повсюду.

Так на подворье появился Кострома – мужик хоть и в летах, но справный. Крестильного имени он никому не назвал, включая меня, впрочем, я и не настаивал, лишь бы тот знал свое дело.

С той поры Алехе прикладываться к медку было недосуг – то тренировка на саблях, то конная прогулка, то стрельба из пищалей где-нибудь в укромном подмосковном лесочке.

Я и сам охотно принимал участие во всем этом, но, увы, далеко не так часто, как хотелось бы – слишком большой напряг был со свободным временем.

Но в этом виноват только я сам. Помимо занятий с царевичем у меня были уроки с Игнашкой плюс подготовка нового проекта, который я собирался, воспользовавшись удобным моментом, внедрить в жизнь.