— За будущие наши общие успехи!
Имерлидзе присоединился к нему и со смешком добавил:
— А у нас в тылах еще говорят: чтобы у нас все было, а за это ничего не было.
— Идет! — согласился Калашвили.
Не успели они закусить, как у Имерлидзе зазвонил сотовый телефон.
— А-а, это ты, — недовольно произнес он и осекся: — Ког… В сознании?! Что? Бабки? Я решу. Жди, выезжаю! — потухшим голосом закончил разговор Имерлидзе.
— Хвича, опять что-то с матерью? — догадался Гиви.
— Инсульт, — потерянно произнес он и, собравшись с духом, поднялся из кресла.
— Едем вместе! — вызвался помочь Коладзе.
— Не надо, Гиви, я пока сам.
— Тогда бери мою машину!
— Спасибо, Гиви, — поблагодарил Имерлидзе и, взяв ключи от нее, скрылся за дверью кабинки.
Калашвили с Коладзе остались одни. За столом возникла тягостная пауза. Первым ее нарушил Коладзе.
— Бедняга Хвича, только мать на ноги поднял — и тут такое, — посетовал он.
— Да, не повезло, — посочувствовал Калашвили и, помявшись, сказал: — Гиви, я тоже, наверно, пойду. Спасибо тебе за все. Что с меня?
— О чем ты, Марлен?!
— И все-таки не хочу быть неблагодарным.
— Если только так, — не стал настаивать Коладзе, взял бутылку коньяка, разлил по рюмкам и произнес:
— За знакомство мы уже выпили, за дружбу тоже, я пью за твое блестящее будущее, Марлен!
Кислая улыбка появилась на лице Калашвили, и он уныло произнес:
— Да уж блестящее, дальше некуда. До дембеля умирать на подполковничьей должности.
— Ну, зачем так мрачно, Марлен. Завтра перед тобой могут открыться совершенно другие перспективы, — обнадежил его Коладзе.
— Какие к черту перспективы, когда тебе перевалило за сорок, да еще с моей национальностью!
— Плюнь ты на козлов, что зарубили академию! На ней свет клином не сошелся. У тебя, Марлен, могут открыться совершенно другие перспективы. Но сначала за них выпьем, — продолжал говорить загадками Коладзе.
Они выпили и снова навалились на закуску. Коладзе с явным удовольствием ел сочный шашлык и постреливал глазами в Калашвили. Тот вяло жевал. Загадочные намеки Коладзе заинтриговали его, и, не выдержав, он спросил:
— Гиви, так о каких моих перспективах идет речь?
Коладзе не торопился с ответом; аккуратно промокнув губы салфеткой, выпил минеральной воды и, пристально посмотрев на Калашвили, многозначительно произнес:
— Есть очень прибыльный, но рискованный бизнес.
— Наркота? Это без меня! — сразу отказался Калашвили.
На физиономии Коладзе появилась брезгливая гримаса, и после долгой паузы он не без пафоса объявил:
— Помочь нашей родине — Грузии!
— Грузии? Так ты… — Калашвили осекся.
Профессиональный разведчик — он все понял. За высокими словами Коладзе о родине крылось банальное вербовочное предложение. У Калашвили хмель сняло как рукой. Он нервно сглотнул и внезапно осипшим голосом спросил:
— Ты кто, разведка или контрразведка?
— Молодец, быстро соображаешь, — с ухмылкой ответил Коладзе и продолжил игру: — А как думаешь?
— Перец аджики не слаще.
— Значит, не хочешь помочь родине?
— Меня на такое не купить! На вербовку не пойду! — отрезал Калашвили и, швырнув на стол справку на квартиру Гобелидзе, подхватился с места.
— Сядь! Я не все сказал! — рыкнул Коладзе и окатил его леденящим взглядом.
Калашвили поежился. От вальяжной позы и мажора в голосе Коладзе не осталось и следа.
— Говоришь, вербовка? — процедил он и сорвался на крик: — А ты сколько наших завербовал?! Сколько?
— Я всего лишь выполнял свою работу, и не больше, — пытался оправдаться Калашвили.
— Работу? У нас она называется шпионажем.
— Это еще надо доказать.
— И докажем! — отрезал Коладзе.
— У вас, кроме слов, на меня ничего нет.
— Есть. Лет на пятнадцать хватит.
— Только не надо пугать — пуганый! Ничего не выйдет! — встал в позу Калашвили.
Коладзе не стал обострять ситуацию, сменил тактику разговора и предложил:
— Марлен, давай не будем друг друга накручивать, а спокойно как профессионалы оценим ситуацию.
Калашвили, поиграв желваками на скулах, тяжело опустился в кресло и немигающим взглядом уставился на Коладзе. Тот не отвел глаз и методично, словно вбивая гвозди, продолжил разговор:
— Марлен, эта ситуация, как ты понимаешь, возникла не на пустом месте. Мы ее основательно готовили и, не сомневайся, доведем до конца. Вопрос только в том, с какими для тебя последствиями. Можно пойти по варианту пьяного дебоша или изнасилования молоденькой девушки. Дальше перечислять, во что еще ты вляпаешься?
Яростный огонь, полыхавший в глазах Калашвили, погас, в них разлилась смертельная тоска. Наступил момент истины в операции Специальной службы внешней разведки Грузии. Коладзе, воспользовавшись растерянностью Калашвили, поспешил развить успех и предложил:
— Марлен, расслабься и не делай из этого трагедии. В наше время все продается и покупается, только у каждого своя цена.
— Ага, двадцать лет за решеткой, — потерянно произнес Калашвили.
— Ну, зачем так мрачно, Марлен. Все будет о'кей! Мы профессионалы, и нас голыми руками не взять, — заверил Коладзе и, пододвинув справку, потребовал: — Забирай и порадуй Марго с Кахой!
Рука Калашвили опустилась на стол, и подрагивающие пальцы коснулись бумаги. В глазах Коладзе вспыхнул радостный огонек — победа в острейшем психологическом поединке была близка. Он с нетерпением ждал, что скажет Калашвили. Тот молчал. В нем происходила острейшая борьба мотивов, и Коладзе решил не перегибать палку. Новые угрозы и давление могли загнать вербовочную ситуацию в тупик, и тогда прощай, будущий ценнейший источник информации. Поэтому он не стал форсировать события и предложил:
— Марлен, давай-ка отдохни, а завтра поговорим о нашей будущей работе. Встретимся в это же время в отеле «Старый Тбилиси» в номере 117.
Калашвили ничего не ответил. Сунув справку в карман, он побрел на выход. При его появлении в общем зале за одним из столиков произошло движение. Молоденькая парочка поднялась и двинулась вслед за ним.
После ухода Калашвили из ресторана для Коладзе, Джапаридзе и Чиковани потянулись часы томительного ожидания. Доклады агентов наружного наблюдения ясности в перспективу вербовки Калашвили не внесли.
Объект «Здоровяк» — Калашвили, как сообщали агенты наружки: