И вновь не мог себя заставить. Все изменилось. Раньше он был
бы беглецом-одиночкой п о н е в о л е.
Поскольку лучше было бежать в одиночку, нежели оставаться на нарах. А теперь он
боялся остаться один. Боялся, и ничего тут не попишешь.
Он ощущал себя марсианином, вдруг оказавшимся на чужой
планете. Все вокруг было ч у ж о е. До сих пор тайга,
чащоба, дебри были лишь декорацией для приятных пикничков хозяев жизни. Связь с
привычной цивилизацией оставалась всегда и везде – либо машины, либо арендованный
кораблик, либо снегоходы. Рядом всегда имелась обслуга: егеря, шофера, прочие
мотористы и рулевые. В любой момент можно было
в е р н ут ь с я. По большому счету, словно
бы и не покидал города. Шантарск всего лишь раздвигался до немереных пределов,
и не более того.
Теперь все иначе. Он остался бы один-одинешенек. Один на
один с этим необозримым зеленым морем – Ален Бомбар, бля… У Бомбара хоть компас
был. А тут и компаса нет. И есть ли за сопкой человеческое жилье, еще
неизвестно. Вряд ли.
Так что эти двое, без стеснения обнимавшиеся в метре от
него, казались единственным шансом на спасение. В глубине души он чуточку
презирал себя за то, что остался сидеть, не ушел в тайгу, но ничего не мог с
собой поделать… В вовсе уж бездонных глубинах подсознания истошно вопил крохотный
городской человечек, жесткий и уверенный в себе лишь на шумных улицах
сибирского мегаполиса.
– Ох, Эмиль…
– Слушайте, – сказал Вадим сквозь зубы, не
сдержавшись. – Вы бы уж так нагло не обжимались… Я и обидеться могу.
Черт дернул за язык… Увидев бешеные глаза Эмиля, он поневоле
вскочил, потянулся к карману. По-своему истолковав его движение, Эмиль рявкнул:
– За ножом, сука?!
Секунду они стояли друг против друга – потом словно вихрь
налетел, Вадим оказался на земле, ничего не успев сообразить. Зато в следующий
миг не осталось неясностей, когда грубый ботинок пару раз влепил ему под ребра
так, что Вадим взвыл, вертясь ужом.
– Еще хочешь? – рявкнул Эмиль, стоя над ним с
отведенной для удара ногой.
Рядом вдруг оказалась Ника, казавшаяся распластанному на
земле Вадиму невероятно высокой, с надрывом вскрикнула:
– Дай ему, как следует! Пинком по зубам! Палач выискался,
вешатель! Дай ему, выблядку, чтобы зубы брызнули!
И сама неумело попыталась пнуть от всей души. Вадим зажал
лицо ладонями, защищаясь от удара. Правда, новых ударов не последовало. Прошло
какое-то время, он осмелился отнять руки от лица, а там и слегка приподняться.
Эмиль оттащил Нику, бросил вполголоса:
– Да не пачкайся, малыш, об это дерьмо…
– Я, стало быть, дерьмо? – покривил губы Вадим,
осторожно пытаясь встать на ноги. В боку кольнуло. – А вы тогда кто? За
моей спиной трахались, как хомяки…
Отшатнулся – Эмиль одним прыжком оказался рядом, рывком
поднял на ноги, зажав воротник бушлата так, что едва не придушил. Прошипел в
лицо:
– Отдай нож, гандон! Ну?! Вот так… – Небрежно сунул кухонный
тесак в боковой карман лезвием вверх. Тряхнул Вадима, взяв за грудки: – И
запомни накрепко, козел: здесь ты не босс, а дерьмо дизентерийное. Усек? Каюсь,
спали вместе, и неоднократно. Вот только вешать тебя не собирались.
– А будь вы на моем месте? – пискнул Вадим придушенно.
– Если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой! –
вдруг выкрикнула утонченная, рафинированная супруга, от которой Вадим в прежней
жизни не слышал ничего непечатнее «черта». – Не мы тебя вешали, а ты нас.
Что тут виртуальничать… Эмиль, а давай его бросим к фуевой матери? Пусть один
тащится… – и мстительно улыбнулась: – Как повезет…
– Да зачем? – Эмиль осклабился по-волчьи. – Мы же
современные люди, самую малость затронутые цивилизацией… Пусть плетется с
нами. – Он встряхнул Вадима: – Только изволь запомнить, мразь: тут тебе не
Шантарск. Начинают работать простые, незатейливые первобытные законы. Есть
ма-аленькое странствующее племя. У племени есть вождь, есть любимая женщина
вождя… И есть гнойный пидер, которому место у параши. Тебе объяснять, кому
отведена сия почетная должность, или сам допрешь? Короче, все мои приказы
выполнять беспрекословно. В дискуссии не вступать, поскольку права голоса не
имеешь. Скажу «иди» – идешь. Скажу «соси хрен» – сосешь.
– Вот последнее – совершенно ни к чему, – серьезно
сказала Ника. – А то я ревновать буду… Тебя, понятно, не его…
– Малыш, я ж чисто фигурально, – усмехнулся Эмиль, на
миг подобрев лицом, но тут же обернулся к Вадиму с прежним волчьим оскалом: –
Для пущей доходчивости и образности. В общем, поселяешься к параше. И попробуй
у меня хвост поднять… Если не нравится – уматывай один. На все четыре стороны.
Вон какой простор… Ну? – Долго смотрел Вадиму в лицо, ухмыльнулся: – Не
пойдешь ты один, гад, обсерешься…
Встряхнув в последний раз, оттолкнул без особой злобы,
отошел к Нике. Достал запечатанную в целлофан колбасу и стал ловко распарывать
ножом обертку, пояснив:
– Надо поесть, малыш. Идти будем долго…
Вадим, вновь превратившийся в этакого человека-невидимку,
сквозь которого беспрепятственно проходят взгляды, присел у дерева и закурил
очередную сигарету. Как ни странно, он не ощущал никакой обиды, злости. Потому
что все другие чувства перевешивала тревога и страх за жизнь…
Он никогда не считал себя суперинтеллектуалом, относился к
собственным мозгам довольно самокритично: неглуп, что уж там, но не гений. И ни
в коем случае не провидец. Однако сейчас, в какие-то доли секунды, он словно бы
превратился в доподлинного прорицателя, увидел собственное будущее в жуткой
неприглядности.
ЖИВЫМ ЕМУ ИЗ ТАЙГИ НЕ ВЫЙТИ.
Эмиль его рано или поздно прикончит. И это не пустые,
надуманные страхи, это доподлинная реальность. Эмиля он, как ни крути, знал
давненько, изучил неплохо. Ничуть не похоже, чтобы тот после пережитого озверел
настолько, что утратил трезвый расчет. Эмиль всегда, при любых обстоятельствах
был расчетлив, и его любимая поговорочка, строчка из забытой совдеповской
песенки: «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла» – отнюдь не бравада.
Словно некое озарение посетило – в глазах Эмиля Вадим читал свою судьбу так же
легко, как читает грамотный человек бульварную газетку.
Удобнейший случай. Нарочно не придумаешь. Второго такого
случая в жизни не будет. Если Вадим не вернется из тайги, Эмиль одним махом
получает в с е. И Нику, а с Никой – все акции Вадима. И фирму –
как раз Эмилю не составит особого труда перехватить штурвал: он и так долго
стоял на капитанском мостике, пусть в подчиненном положении, на вторых ролях.
Даже не придется вникать, осваиваться, все само упадет в руки.
По глазам видно – он уже решил. И, что тягостнее, Ника
вряд ли кинется с плачем на Вадимов хладный труп, вряд ли оросит его горючими
слезами. Еще и оттого, что в ее жизни мало что изменится: Ромео по-прежнему
рядом, все остается как прежде, разве что законный муженек приказал долго жить.