Шеренга молчала – каждый мгновенно сопоставил объемы кружки
и бачка. Курсировать меж воротами и бараком пришлось бы до рассвета.
– А насчет завтрашнего утра такой уговор
действителен? – спросил Синий.
– Да с полным нашим удовольствием! – заверил
комендант. – Все равно от безделья маетесь, тунеядцы, вот и потаскаете
водичку. Итак, господа… С уборкой мы закончили. Ничего недозволенного больше не
имеется. Но мы с вами так хорошо работали в полном душевном единении, что у
меня не хватает духу с вами расстаться. Золотые вы ребята, хоть и распоследние
поганцы… Что бы нам еще придумать, благо до утра далеко? У кого-нибудь
есть светлые идеи?
Шеренга благоразумно помалкивала.
– Стервецы, – грустно протянул комендант. –
Только-только наметилось единение постояльцев и администрации, едва-едва меж
нами протянулись неощутимые ниточки духовного братства – и вы тут же все
опошлили, нувориши проклятые. Ну как мне к вам после этого относиться? Как к
дерьму последнему…
Стоявший слева эсэсовец нехорошо загоготал.
– Есть светлая идея! – оживился комендант, остановился
и взмахнул стеком. – А не пригласить ли мне кого-нибудь из вас, подонки,
на беседу? Поговорим всласть, пообщаемся… Или кто-то против?
Царило тягостное молчание.
– Великолепная идея, честное слово! – с наигранным
восторгом воскликнул комендант. – Кого бы мне пригласить в гости? Все вы
великолепные собеседники, с каждым найдется о чем поговорить, заранее
предвкушаю… Однако в основе порядка лежит, знаете ли, справедливость. Черного
петушка зарежешь – белый скучать будет, белого зарежешь – черный заскучает… А
вот что. А устроим-ка мы честную лотерею, без всякого надувательства и
подтасовок. Ну разве я вам не отец родной? – И вновь без всякого перехода
заорал так, что заложило уши: – Раздевайся, суки!
Несколько секунд ничего не происходило, все стояли неподвижно.
– Я что, к столбам обращаюсь? – недобро протянул
комендант. – Всем раздеваться, живо! Засекаю пятнадцать секунд, последний,
кто останется при одежде, будет сосать хрен у всех остальных, верно вам говорю…
Живо!
Шеренга зашевелилась: выпрыгивали из штанов, сбрасывали
бушлаты. Секунд через десять все стояли голышом, ежась в ночной прохладе.
– Шагом марш в барак! – распорядился комендант.
Пошли в барак. Маргарита сидела на прежнем месте, кое-кто
инстинктивно попытался прикрыться сложенными ковшиком ладонями, и комендант тут
же заорал:
– Руки по швам! Становись!
После секундного колебания команда была выполнена.
– Боже ты мой, до чего мелкая и ничтожная скотина, –
вдруг в полный голос заговорил Доцент, тяжело выдыхая воздух. – Полный
ноль, ничтожество, пустышка…
Комендант вздрогнул, словно его огрели плеткой, но тут же
горделиво выпрямился, фыркнул:
– Эти финты, милейший, мы уже проходили. Не будет вам пули в
лоб, не надейтесь. Уж если ты, подонок, переметнулся к этой новорусской
сволочи, получишь по полной программе. Всему свое время. Если пискнешь еще хоть
слово, прикажу сбросить в сортир… Ну? Одно словечко, умоляю!
Доцент молчал.
– Вот то-то, – удовлетворенно сказал комендант. –
Порядок в аудитории установлен… Итак, господа. Поскольку, как я уже говорил, в
основе порядка лежит справедливость, мы тут посовещались и решили дать каждому
шанс. Точнее, сделать так, чтобы равные шансы были у каждого. Будем
демократически голосовать. Тот, кто первым проголосует определенной частью
тела, как раз и будет приглашен на увлекательную и вдумчивую беседу… Руки по
швам! Кто во время процедуры всеобщего и демократического голосования будет
шевелить ручками-ножками, испытает на себе все многообразие моей фантазии и
лютой к вам ненависти, твари… Готовы? Фрейлейн Маргарита, прошу!
Он по-наполеоновски скрестил ручки на груди, отодвинулся к
стене. Маргарита не спеша притоптала окурок узким носком сапога, встала,
закинула руки за голову, сладко потянулась, с таким видом, словно пребывала
здесь одна-одинешенька, тряхнула головой – волна великолепных золотых волос
взметнулась и упала на плечи.
И принялась медленно расстегивать черную рубашку с алой
нацистской повязкой на рукаве. В лучших традициях импортного стриптиза
выгибалась и потягивалась, медленно поворачиваясь вокруг собственной оси.
Аккуратно повесив рубашку на спинку стула, обнаженная по пояс, на два шага
приблизилась к шеренге, медленно прошла из конца в конец, оказавшись так
близко, что Вадим вдохнул, вместе с остальными, аромат хороших духов и слабый
запах свежего пота, рассмотрел крохотную родинку на левой груди.
И, к своему ужасу, почувствовал, что где-то в недрах
организма начинает разворачиваться стандартная мужская реакция. В панике скосил
глаза вниз – слава богу, пока что все вроде бы обстояло благополучно. Не
ворохнулось. Но если это будет продолжаться…
Продолжалось, конечно. Маргарита в два счета сбросила сапоги
и медленно стягивала черные бриджи, под которыми ничего больше не имелось –
чуть приспустила, просунув туда узкую ладонь, выгнулась, оглядывая с блядской
улыбкой голую шеренгу, посылая недвусмысленные улыбки и проводя по губам
кончиком языка. Дела были плохи. Несмотря на сюрреализм происходящего, природа
брала свое.
Стояла мертвая тишина, только один из эсэсовцев громко сопел
в своем углу. Вислощекая физиономия коменданта так и светилась азартным
предвкушением. Сохраняя полнейшую неподвижность, как и было велено, Вадим
скосил глаза вправо-влево, с яростной надеждой ожидая: вдруг кто-то не
удержится раньше. П р о г о л о с у е т.
И перехватил взгляды соседей, исполненные той же
гнусненькой, эгоистичной надежды.
– Смотреть, суки, смотреть! – прикрикнул
комендант. – Ишь, какие вы деликатные… Кто отведет глаза, пойдет на беседу
первым, и уж я ему обещаю особое внимание…
У кого-то из голых невольно вырвался шумный, тяжкий вздох,
но шеренга не шелохнулась. Явственно хохотнул черномундирник справа. Василюк
таращился на происходящее равнодушно, как и следовало ожидать. Зато комендант
покрылся испариной – вряд ли от одного охотничьего азарта.
Обнаженная, она была очаровательна. Желание набухало ниже
поясницы, как будто тело решило жить само по себе, и наплевать ему было, что
принадлежит оно гомо сапиенсу, который в ужасе ожидает последствий. Вадим все
сильнее ощущал: дела совсем плохи. Маргарита, закинув руки за голову, призывно
улыбаясь, медленно вертелась перед ними, грациозным движением переставила стул
поближе, поставила на него правую ногу и, выгнувшись назад, двумя пальцами
приоткрыла для обозрения самое сокровенное местечко, и все это – с обольстительной
улыбкой, неподдельно призывной. Вадим ощутил прошивший все тело приступ ужаса,
уже осознавая отчетливо: еще секунда – и кранты…
– Ага!
Победный вопль коменданта адресовался – вот счастье! –
вовсе не ему. Шеренга разом колыхнулась, пронесся громкий вздох облегчения.
Комендант, словно плохая пародия на Вия, выбросил руку, тыча пальцем в Визиря,
с которым не было уже никаких недомолвок и неясностей, предательская плоть
вздымалась прямо-таки вызывающе…