Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - читать онлайн книгу. Автор: Эван Ознос cтр.№ 21

Недалеко от паромной пристани находится комплекс с двумя отелями, принадлежащий Стиву Уинну, магнату из Лас-Вегаса. В здешнем бутике “Луи Виттон”, говорят, объем продаж в пересчете на квадратный метр площади больше, чем где бы то ни было. Миновав аквариум со светящимися медузами (чтобы спать ночью, им требуется специальный занавес), пиар-менеджер казино объяснил, что китайская клиентура требует роскоши: “Все они президенты или председатели”. Мы остановились у нового ресторана (мишленовская “звезда”), в штате которого состоит поэт, сочиняющий стихи для важных гостей. Я спросил у официантки, для чего у каждого стола стоит маленький табурет, обтянутый белой кожей. Она ответила: “Это для вашей сумки”.

Еще поколение назад китайцы закапывали драгоценности на заднем дворе на случай репрессий. К 2012 году Китай обошел США, став крупнейшим потребителем предметов роскоши. Хотя китайцы не скучали по бедности, они не могли не задумываться о том, как их меняет стяжательство. Ходила шутка о мужчине, которого на пекинском перекрестке задел спортивный автомобиль и оторвал руку. Мужчина пришел в ужас: “Мои часы!”

Ничто в Китае так не напоминало “позолоченный век” Америки, как Макао. Мэтью Джозефсон, автор “Баронов-разбойников”, описывал, как американцы в 70-х годах XIX века привыкали к богатству. Некто “велел просверлить себе отверстия в зубах и вставить два ряда бриллиантов. Когда он гулял, его улыбка сверкала на солнце”. Претензии к американской политической системе того времени напоминают нынешние претензии к китайской: коррупция, неуважение к закону, слабость перед лицом трестов. В 7080-х годах XIX века, когда Америку сотрясали забастовки и демонстрации, их подавляли. Томас Скотт, президент Пенсильванской железной дороги, советовал “выдать забастовщикам пайку свинца на пару дней, и посмотрим, как им понравится такой хлеб”. Европейцы не без удовольствия отмечали, что Америка от варварства перешла к упадку, минуя стадию цивилизации.

Но если где-нибудь люди и были невосприимчивы к угрызениям совести по поводу богатства, так это в Макао. Продумывая дизайн казино, Стив Уинн учел китайские суеверия. Когда проектировщики поняли, что число кабинетов в спа-салоне – четыре – может отпугнуть клиентов (по-китайски “четыре” звучит почти так, как “смерть”), они устроили ряд фальшивых дверей, чтобы тех стало восемь: по-китайски звучит почти как “богатство”. В Лас-Вегасе Уинн добился успеха, сделав ставку на роскошь вместо кэмпа (то есть на Пикассо, а не Уэйна Ньютона), однако в его отеле в Макао нашлось место “вау-эффекту”. Ежечасно туристы собираются в холле, чтобы посмотреть, как из пола появляется гигантский аниматронный дракон, вьется в воздухе, сверкает красными глазами и извергает из ноздрей дым.

В “Городе мечты” пахнет парфюмом, сигаретами и шампунем для ковров. Игроки-китайцы редко пьют, когда на кону деньги. Низкий веселый гул прерывался, когда кто-то колотил по столу от радости либо отчаяния или заклинал карты. Однажды ночью я наблюдал игру в баккару. Худой мужчина с густыми бровями и красным, блестящим от пота лицом медленно поднимал краешек своей карты, а сосед кричал: “Продул! Продул!”, чтобы сглазить карту большого достоинства. Когда худой поднял карту достаточно, чтобы ее увидеть, его лицо исказилось от отвращения. Он бросил карту на стол.

“Американцы считают, что судьба в их руках, а китайцы воспринимают ее как внешнюю силу, – сказал Лим. – Чтобы изменить судьбу, по мнению китайцев, нужно совершать действия, приносящие удачу”. Китайцы-игроки рассуждают о ставках как об инвестициях и об инвестициях – как о ставках. Фондовая биржа и рынок недвижимости, по мнению китайцев, мало чем отличаются от казино. Исследователи поведения Элке Вебер и Кристофер Се сравнили китайский и американский подходы к финансовому риску. Они выяснили, что китайские инвесторы, как правило, считают себя более осторожными, нежели американцы. Однако когда дошло до дела (ученые предложили участникам эксперимента ряд гипотетических финансовых задач), оказалось, что китайцы рискуют гораздо сильнее, чем американцы примерно того же достатка.

Пожив в Китае, я привык к тому, что здешние мои друзья принимают финансовые решения, которые я нахожу рискованными, например, начинают бизнес на сбережения или переезжают на другой конец страны, не получив прежде гарантий трудоустройства. Одно из объяснений (Вебер и Се назвали его “гипотезой подушки”) гласит: традиционные широкие семейные связи помогают китайцам быть уверенными, что они получат помощь, если их риск не оправдается. Другая теория связана с китайским бумом. ‘‘Экономические реформы Дэн Сяопина сами по себе были азартной игрой, – объяснил мне Рикарду Сяо, профессор бизнеса Университета Макао. – Так что люди пришли к мысли, что идти на риск не просто нормально, а – обязательно”. Для тех, кто выбрался из нищеты и пробился в средний класс, ход мыслей мог быть таким: “Если я потеряю половину денег, ничего страшного – я уже пережил это. Я не буду бедняком и через несколько лет снова заработаю. А если выиграю? Я стану миллионером!”

Китайский подход к риску напомнил мне судьбу Линь Ифу, который сделал ставку на новый Китай. Он рисковал всем, покинув дом, и, хотя его путь драматичнее, чем у большинства, это решение было похоже на решение любого мигранта, ищущего лучшей жизни: Гун Хайянь, или последователей “Крейзи инглиш”, или, раз уж на то пошло, европейцев, приехавших в Америку в ее “позолоченный век”. Кем ты хочешь быть, что ты готов за это отдать?

Закоренелый Игрок Пхни привлек к себе внимание. Четыре месяца спустя после его успеха в колонке сплетен и светской хроники гонконгской газеты “Пинго жибао” упомянули “загадочного” человека, наведывающегося в Макао и, по слухам, заработавшего 150 миллионов долларов. “Он невероятно удачлив или он настолько хороший игрок?” – вопрошала газета в январе 2008 года. На следующий день член Законодательного совета Гонконга Чхим Пхуйчхун (сам заядлый игрок) рассказал газетчикам, что люди славят “Бога игроков”, позаимствовав этот титул из фильма с Чоу Уньфатом. Профессиональные игроки называли таких людей “метеорами”: они появлялись ниоткуда и, как правило, исчезали в никуда.

Такая удача вызывала подозрение. В казино знали, что их преимущество в баккаре – около 1,15 % – гарантирует, что после тридцати тысяч партий шансы игрока становятся призрачными. Игрок может сыграть за выходные тысячу раз и не остаться внакладе, но почти никто не уходил победителем целых семь месяцев. Вскоре после выхода статьи, автор которой назвал Сиу “Богом игроков”, двадцатилетнему сыну счастливчика стали поступать анонимные звонки с угрозами. Потом однажды ночью кто-то попытался поджечь семейный дом Сиу в деревне. Наконец, от Вон Кхаммина, пригласившего Сиу Юньпхина в ВИП-зал, потребовали встречи, чтобы обсудить, мухлюет ли Закоренелый Игрок Пхни.

Годами воплощением Макао выступал Стэнли Хо – магнат, встречающийся с актрисами и танцовщицами, в свои восемьдесят лет превосходно танцующий танго и разъезжающий по Гонконгу в “Роллс-ройсе” с номером HK-11 После того как отец потерял на бирже состояние, Хо во время Второй мировой войны начал в Макао свой бизнес: “К концу войны я заработал миллион долларов, начав всего-то с десятки”. Хо занялся авиа- и морскими перевозками, недвижимостью, а в 1962 году вместе с партнерами прибрал к рукам казино Макао. Сорокалетняя монополия превратила Хо в одного из богатейших людей Азии. Иностранные правительства подозревали Хо в слишком теплых отношениях с организованной преступностью. Он все отрицал, но регулирующие органы препятствовали попыткам его семьи управлять казино в США и Австралии. Хо был не слишком разборчив в выборе партнеров. Он устраивал гонки для шаха Ирана, регаты для Фердинанда Маркоса и островное казино для Ким Чен Ира. Разведки отчаянно пытались добыть сведения о связях Хо, но, как рассказал мне Дэн Гроув, агент ФБР в отставке, служивший в Гонконге, “никто не прошел дальше первой базы”.