Шкатулка императора - читать онлайн книгу. Автор: Александр Асмолов cтр.№ 11

В 2002 году, когда собственный капитал фирмы и ее репутация достигли солидного уровня, Хосе-Луис неожиданно для себя получил письмо из Лондона. Некий господин по имени Ариэль сообщил, что будет рад встрече с директором по одному важному вопросу, и предложил поужинать в самом дорогом ресторане Мадрида. Письмо было на английском, деловое и строгое, но пригласительный билет в конверте привел Влахеля в священный трепет. Ресторан «Белый лотос» был негласным Олимпом финансового мира Испании. Не только цены отпугивали от дверей всех любопытных лучше всякой охраны, хотя и ее там было предостаточно. Войти в заветный ресторан без такого пригласительного было невозможно. Директор «Эсмиральды» с замиранием сердца долго рассматривал небольшую открытку из плотной бумаги. Выполненное в стиле ретро изображение старейшего банка страны с короткой вежливой фразой, отпечатанной витиеватым шрифтом, и дата. Скромно. Правда, на обратной стороне был выбит номер. Ресторан не спрашивал никаких имен, только номера, как на банкнотах.

Вот оно – незримое могущество денег. Многие состоятельные коллеги наперегонки стали бы предлагать Хосе-Луису солидные суммы за эту маленькую открытку, покажи он ее кому-нибудь. Ни сам Мартинес-младший, ни его компаньоны никогда не ужинали в «Белом лотосе». Они только слышали и пересказывали байки о загадочных посетителях того ресторана, мечтая втайне побывать в нем хоть разок. Ходили слухи о том, что хозяин «Белого лотоса» заказал специальный станок и бумагу к нему на монетном дворе Испании, чтобы печатать пригласительные билеты. Аппарат находится в потаенной комнате-сейфе и охраняется, как печатный станок национального банка страны. Так ли это было на самом деле, никто не знал, но такой пригласительный был ключиком в высшие сферы финансового мира, где текли денежные потоки, способные смести на своем пути небольшую страну.

Озорной утренний ветерок с Финского залива бесцеремонно дергал косматый туман, еще дремавший в изгибе Фонтанки. Одряхлевший красавец Питер не торопился просыпаться. Унаследовав в раннем детстве привычку европейских аристократов к полуночным кутежам и роскошным балам, он не хотел с ней прощаться. Прогретая августовской жарой вода в реках и каналах северной столицы ежилась от утренней прохлады и натягивала на себя пышное одеяло густого тумана, собираясь еще немного подремать. Однако ветерок не сдавался, он прорывался сквозь молочную пелену, прильнув к гранитным плитам набережной, отчего на воде, словно гусиная кожа, появлялась рябь. Туман злился и начинал клубиться сильнее, пытаясь запугать неугомонный ветерок, но тот и не думал отступать. Его озорные порывы рвали туман в клочья и уносили в переулки, выходившие на набережную. В их извилистых, на первый взгляд, беспорядочных рукавах могло исчезнуть все на свете.

Желанная утренняя прохлада проникала не только в распахнутые настежь окна жилых домов Питера, но и в святые обители. Отгородившаяся от мирских проблем толстыми стенами братия страдала от непомерной жары этого лета не меньше грешных горожан, которым монашеский устав был не писан. Посвятившие свою жизнь служению Господу мужественно переносили все тяготы и продолжали молиться во спасение. Особенно усердно они молились по утрам, когда жара еще не донимала. Впрочем, многие с завистью смотрели на звонарей, которые утверждали, что по утрам явственно ощущали прикосновение божьей благодати. Им трудно было не поверить. Едва солнце начинало золотить купола оживших в последнее время храмов, ветерок с Фонтанки забирался под длинную рясу, принося облегчение намаявшемуся за душную ночь бренному телу, и все звонари как один просто творили чудеса. Привычные мелодии звучали по-особенному, затрагивая какие-то душевные струны, которые тут же откликались, рождая благостное ощущение. А колокольный звон растекался упругим осязаемым потоком по окрестностям, будоража воображение горожан.

Поначалу пробудились ото сна церкви и соборы, стоящие неподалеку от Фонтанки. Первым ветерок принес негромкий голос Крестовоздвиженского прихода. За ним словно ручейком по прямому Лермонтовскому проспекту стекал в Фонтанку с Египетского моста перезвон Исидоровской церкви. Следом заспорили голос со звонницы Александра Невского и разогнавшийся по каналу Грибоедова басок с колокольни на Никольском Морском соборе. Оба берега, словно соревновались друг с другом. К ним присоединился солидный голос Троицкого собора, а в ответ по Невскому проспекту покатились солидные раскаты с Казанского. Хотя кафедральный собор находился поодаль от Фонтанки, и его колокола были искусно укрыты в солидном здании, а не красовались на колокольнях, тем не менее, остаться в стороне он никак не мог. И катился по Невскому, словно по большой трубе, его сочный бас. Тут же с противоположной стороны заговорила трехъярусная колокольня святого Симеона и Анны Пророчицы. Стоящий напротив цирк Чинизелли права голоса в этой перекличке не имел, но за него ответила церковь в Михайловском замке. Следом, словно эхо, отозвалась колокольня на Пантелеймоновском приходе.

Негромкий, мелодичный и удивительно гармоничный перезвон православных храмов глубоко проникал в душу. Непостижимо, как умели старые мастера отливать эдакие подборы колоколов. В пару нотных строк вкладывали они печаль и радость, веру и надежду, и еще что-то очень светлое, понятное любой русской душе. Утренние голоса со звонниц неторопливо растекались вокруг и медленно таяли в близлежащих переулках, но те, что тупо утыкались в Фонтанку, еще долго бродили в ее тумане от Лоцманской до Кутузова. При этом казалось, что набережная Фонтанки была спроектирована словно большой музыкальный инструмент, где колокольный перезвон резонировал, усиливался и приобретал какую-то мистическую окраску. Многоголосье эхом гуляло по большой дуге и, вынырнув из-под нарядного, малахитово-золоченого моста, который в разные времена называли Цепным, Гангутским, Пестеля и Пантелеймоновским, терялось за литыми решетками Летнего сада.

Толпам туристов, осаждающих усталую северную столицу в поисках ее увядающей красоты, не с руки просыпаться рано утром, чтобы услышать непревзойденный перезвон колоколов, сохранивший частицу той непостижимой русской души, которая способна голыми руками сотворить чудо, а потом бросить его на произвол судьбы и безразлично взирать, как оно медленно погружается в небытие. Только очень талантливый и богатый народ позволяет себе быть таким расточительным и не ценить то, чем владеет в избытке.

Так рассуждал молодой мужчина, направлявшийся стремительной походкой по Невскому проспекту к набережной. В его сдержанных манерах угадывался уверенный в себе человек, а быстрые и четкие движения выдавали боевого офицера. Хороший костюм, ладно сидевший на его спортивной фигуре, скорее говорил о службе в прошлом и хорошо оплачиваемой работе в настоящем. Так оно и было на самом деле.

Николай Пригоров уже шесть лет как уволился в запас по сокращению, но, обладая отличными данными и характеристиками, быстро нашел место в охранной фирме «Бастион», возглавляемой отставным генералом. Последний договор, по которому работал Николай, была охрана торговой фирмы «Флорентино», вернее – возглавлявшей ее красавицы. Мария Михайловна Румянцева давно покорила сердце бывшего офицера не только привлекательной внешностью, но и удивительно цепким, живым умом, острым язычком и безграничным шармом. Она сознавала свою женскую силу и пользовалась ею очень умело. При желании могла быть просто неотразимой. Итальянское нижнее белье, которым торговал «Флорентино», покоряло не только сердца прелестниц. Мужская фантазия лишь по краешкам умело показанных пышных кружев кружила головы вздыхателей, готовых на все, только бы увидеть то, что эти кружева скрывают. Заоблачные цены не смущали покупателей, выкладывавших кругленькие суммы за лоскутки воздушной материи в ярких коробочках. Ведь обладатели заветных свертков становились на шаг ближе к той мечте, что навязывалась им со страниц глянцевых журналов, видеоклипов и кинофильмов о сладкой жизни.