Рутковский вопросительно глянул на станового:
– А в самом деле, Лука Офросимович? Непонятно. Дом маленький, а печь о-го-го! Столько дров, поди, сжирала!
Пристав перевел взгляд на урядника:
– Чернов!
Тот подскочил, такой же бравый, как и его начальник.
– Это, ваше высокоблагородие, завод у них был!
– То есть? – изумился Рутковский. – Какой завод?
– Свечки они здесь лили.
– Какие еще свечки?
– Эти… как их? – Урядник вынул из кармана заранее приготовленную бумажку. – Церезиновые.
– Ну-ка подробнее, – побагровел исправник. – Тут был подпольный завод? У тебя на глазах? А ты терпел?
– Минуту, Семен Никифорович, – остановил его сыщик и обратился к уряднику: – Откуда известно про завод?
– Так вся округа знает, – пояснил тот, нимало не тушуясь. – Лесники в кабаке давно уж по пьяному делу проболтались. И Родимцеву, целовальнику, большую коробку подарили. Хорошие свечки!
– И это был настоящий завод? – уточнил Лыков.
– Как настоящий? – пожал плечами урядник. – Разве я видал настоящий-то завод? Тут лили сколь могли. Махонький, надо полагать, заводик. Подпольный – с чего ему быть большим? Телеги к ним ездили, со стороны шоссе…
– Какого шоссе?
– Московского. Оно там, за лесом.
– Дальше!
– Дальше что? Труба у них часто дымила, даже посреди самой жары. Дров точно уйму изводили. Ну да дрова у них свои, бери из лесу сколько хошь!
– А куда сбывали?
– Не могу знать! Разве скажут? Да я и не спрашивал, признаться.
– Давали тебе трешницу, ты и помалкивал?
Урядник повернулся к начальству:
– Ваше высокоблагородие, прошу, того, оградить меня…
– А разве не так было, Чернов? – рассердился исправник. – А вы, Лука Офросимович? Тоже знали и молчали? В каком виде я предстану перед начальством? Господин надворный советник обязан изложить свое дознание министру внутренних дел. Министру лично!
– Чего тут ужасного-то, Семен Никифорович? – с детской обидой в голосе выкрикнул Лямкин. – Ну, купит обыватель свечки подешевле. А эти епархиальные лучше, что ли? Но они вчетверо дороже! И за что людей губить, когда они полезное дело делают?
Лыкову все стало понятно. Его версия о разбойничьем притоне рассыпалась на глазах. Дело объяснялось много проще. Русские храмы в большинстве своем бедны. Расход свечей там огромный и составляет главную статью убытков. Поэтому приходские старосты стараются найти свечи подешевле. Про восковые и речи нет! Они лишь для соборов да богатых монастырей. Сальные, хоть коптят и плохо пахнут, тоже не по карману. Да их сейчас почти и не делают. Скотское сало нынче перегоняют на три вида свечей: стеариновые, пальмитиновые (в народе их называют пальмовыми) и маргариновые. Все они также недешевы. И хитрецы наладили производство фальсификатов. Первые из них, самые доступные – свечи из «нефтяного воска», или церезина. Этот продукт переработки нефти раньше просто выбрасывался. Но лет десять назад кто-то додумался пускать его на производство свечей. Получались они очень вонючие, зато стоили гроши. В Божьем храме после них пахнет, как на заводе Тер-Акопова! Однако низкая цена решила вопрос к пользе церезина. Но тут возмутилась официальная церковь. Как так? Епархиальные заводы потеряли клиентуру! Кто ни попадя зарабатывает деньгу, в церквах дым коромыслом, а огромные обороты уходят мимо кафедры. Священнослужители нажали пружины, и фабрикацию церезиновых свечей запретили. Поскольку они не соответствуют духу православия! Взамен открыли в каждой из епархий один-два стеариновых завода. Средства от продажи поступали теперь прямо иерархам.
Однако народ не обманешь! Гигантский рынок с его миллионными оборотами не принял нововведений. Фабрикация дешевых свечей ушла в подполье, и местные власти смотрели на это сквозь пальцы. Действительно, чего попам наживаться? В последнее время искусство втирать очки поднялось на новые высоты. Лыков знал, что фальшивая продукция из нефтяных остатков удовлетворяла уже восемьдесят процентов потребностей православного населения. С этим ничего нельзя было поделать: люди отказывались покупать «казенную» продукцию.
И вот такой подпольный завод обнаружился в лесу, в двенадцати верстах от станции Чулково. Лыков среди ночи оказался не в разбойничьем притоне, а у мелких мошенников. И напугал их своим полицейским документом до такой степени, что те решили сбежать. Видимо, сочли со страха появление сыщика неслучайным. Полиция следит и готовится прихлопнуть фальсификаторов. Явно с подачи архимандрита. Аж из столицы приехал фараон шпионить за ними! Пора смываться…
Это был позорный для Лыкова момент. Так спуделять! И не суметь оборониться, потерять служебное оружие и билет! От кого от фабрикантов свечей?
Чувствуя, что краснеет, надворный советник сказал:
– Эти люди не были похожи на мастеровых! Такие льют кровь, а не свечи!
Становой пристав скривился:
– Кровь? А где же тогда трупы?
– Их можно спрятать. Вон какой лес кругом.
– Кого же резали кондукторы? Грибников? А может, порубщиков? Смешно!
– Но если тут был завод, то где же оборудование? – не сдавался Лыков. – Должно что-то остаться! Котлы там, чаны, кубы… Куда все делось?
Рутковский осторожно тронул питерца за рукав:
– Алексей Николаевич, я понимаю, вам надо оправдаться перед начальством. Но не за мой же счет! Котлы ему подавай… Нет тела – нет и дела, так у нас говорят. Ну, ошиблись. С кем не бывает. Имейте же мужество в этом признаться.
– Сначала я должен убедиться.
– Конечно, – согласился коллежский советник. – Берите урядника и обойдите всю округу. Поговорите с соседями… Чернов, у егерей есть соседи?
– Никак нет, ваше высокоблагородие! Станция ближе всех, а боле никого. Потому – леса! Давыдовская дача самая обширная в уезде. Починок здешний аккурат посередке. Чтобы до любого уголка быстро доскакать.
– Так-таки и никого? – усомнился Алексей. – На десятки верст вокруг ни единой живой души?
– А тут глухое место, – со знанием дела пояснил урядник. – В одной стороне железная дорога, в другой – шоссе. А меж ними глухомань! По правую руку Клязьма, а по левую лес тянется и тянется, до самых почти Вязников. Деревень или там починков нет. Только кабаны ходют. Ну, мужики иногда лесину стянут. Но у кондукторов не забалуешь!
– И кого тут убивать и грабить? – влез со своими комментариями становой. – Все люди, какие есть, наперечет. Никто не пропал!
– А сколько до Московского шоссе? – поинтересовался сыщик.
– Двадцать верст по дурной дороге, – пояснил тот же Чернов. – Есть хорошая, от станции до Литовки, но она сбоку. А тут еле-еле телега проберется.